Черный крестоносец
Шрифт:
— Не твоя жена? — Он, кажется, ничуть не удивился. — Значит, сообщница?
— Значит, сообщница, сознательно идущая на риск. Профессиональная разведчица с большим стажем. Не шантажируй меня ее участью. Она расхохочется тебе в лицо, когда проведает об этих тактических ухищрениях.
— Ах вот как! Говоришь, разведчица! Что ж, можно поздравить английское правительство. Благообразием ваши женщины-агенты не отличаются, и мисс Гопман выравнивает баланс. Очень хорошенькая девица.
Я лично нахожу ее обворожительной. — Он остановился. — Раз она тебе не жена, ты не будешь возражать, если она вместе с остальными дамами последует за нами дальше? К месту назначения.
Он внимательно следил за моей реакцией. Это было
— К месту назначения? Куда же? Азия?
— Это ведь очевидно.
— А ракета? Эталон для сотни аналогичных?
— Именно так. — Он разговорился, как и все одержимые, когда речь заходит об их навязчивой идее. — Подобно многим азиатским странам, моя новообретенная родина обладает талантом, скажем так, рафинированного воспроизведения, не имея предрасположенности к оригинальному творчеству.
Через шесть месяцев мы наштампуем изрядное количество ракет. Ракеты в нынешних политических играх — весьма солидный козырь. Нашим, по выражению мировой прессы, кишмя кишащим миллионам нужно жизненное пространство; например, пустыни Австралии, которые обратятся под нашей эгидой в плантации цветущих роз. Разместиться там мы постараемся по возможности мирным путем.
Я смотрел на него с изумлением. Он явно свихнулся.
— Жизненное пространство? Австралия? Да ты с ума сошел. Да вам не сравняться с военным потенциалом России или Америки за целую историческую эпоху!
— О чем ты?
— Ты что, всерьез считаешь, что великие державы сложа руки будут созерцать ваши безумства в Тихом океане? Ты спятил.
— Нет, не будут, — спокойно согласился Леклерк. Вполне с тобой согласен. Но мы справимся и с Россией, и с Америкой. Или, вернее, справится «Черный сорокопут». Как тебе известно, его главное преимущество превосходная мобильность. Ему практически не нужны специальные стартовые площадки. Под флагами Панамы, или Либерии, или Гондураса мы снаряжаем десять — двеиадцать судов. На каждом по две-три ракеты. Направляем их частично в Балтику и на Камчатку, словом, к российским берегам, а частично — к американским: на Аляску и к восточному побережью. Российские ракеты, как известно, нацелены на базы американских межконтинентальных ракет. Американские — на базы российских. Мы запускаем ракеты с обеих сторон практически одновременно.
На Россию и на Америку обрушиваются одна за другой водородные бомбы.
Выдвинутые на передний край радарные станции, инфракрасные лучи, фотосъемка со спутников, переданная на Землю, единогласно засвидетельствуют: Россия и Америка обмениваются термоядерными любезностями. Всяческие сомнения исчезнут после переговоров между Москвой и Вашингтоном по радио. Каждая сторона обвинит другую в агрессии и каждая потребует от другой немедленной капитуляции. Противостояние будет с каждой минутой принимать все более опустошительный размах.
Вскоре они лишатся малейшей возможности совладать с нами, воспрепятствовать нашим притязаниям на мировое господство. Логично?
— Ты сумасшедший. — Мой голос охрип от волнения. — Ты вконец свихнулся.
— Я согласился бы с тобой всецело, если в изложенная программа легла в основу реальных действий. Она должна оставаться на повестке дня в качестве последнего средства, последнего аргумента. Дабы не выводить северное полушарие из строя, не заслонять солнце облаками радиоактивной пыли, мы вступим в торг с этими могущественными народами. Успокойся, Бентолл, они спасуют перед угрозой непредсказуемых бедствий. Мы пригласим наблюдателей обеих сторон, как русских, так и американских, присутствовать на испытаниях «Сорокопута», к тому времени, скорей всего, переименованного. Пусть оценят мобильность, мощь, меткость ракеты. Затем
— Ты псих, — на разные лады повторял я. — У тебя поехала крыша. — Но слова только сотрясали воздух, с каждым разом все больше утрачивая свою убедительность. Даже для меня. Он не похож на сумасшедшего. Его речь не походила на речь сумасшедшего. Сумасшествием представлялась лишь суть его высказываний. Из-за своей абсурдности. Абсурдными были масштабы шантажа, масштабы блефа, беспрецедентная опасность угроз, обосновавших этот шантаж. Но сам шантаж, сама угроза не сумасшествие. Будучи сумасшествием в нормальной системе координат, они не сумасшествие в иной, пускай даже гротескной, чудовищно гиперболизированной реальности.
Может, он вовсе не сумасшедший.
— Поглядим, Бентолл, поглядим. — Он отвернулся, погасил свет, оставив включенной лишь тусклую лампочку под потолком. Входная дверь отворилась.
В полутьму ступила Мэри, конвоируемая Хьюэллом. Увидела мой силуэт, улыбнулась, шагнула ко мне, но Леклерк преградил ей дорогу палкой.
— Сожалею, что вынужден вас побеспокоить, миссис Бентолл, — сказал он. — Или лучше называть вас мисс Гопман? Как я понимаю, вы не замужем?
Мэри бросила на него взгляд, какого я себе не пожелал бы, и промолчала.
— Смущаетесь? — спросил Леклерк, — Или сопротивляетесь? Он не хочет нам помочь. Не хочет запустить «Черного сорокопута».
— Молодец, — сказала Мэри.
— Ой ли? Он еще пожалеет. Поговорите с ним, мисс Гопман. Может, уговорите.
— Нет.
— Нет? Тогда мы попытаемся воздействовать на него с вашей помощью, но без вашего участия.
— Зря тратите время, — с презрением отозвалась она. — Боюсь, вы нас не знаете, ни его, ни меня. Да и мы едва знаем друг друга. Я ничего не значу для него., равно как и он для меня.
— Понятно. — Он обернулся ко мне. Стиснутые зубы. В лучших традициях британских секретных служб. — Тебе слово, Бентолл. Что скажешь?
— То же, что и мисс Гопман. Зря тратишь время.
— Прекрасно. — Он пожал плечами, приказал Хьюэллу:
— Уведи.
Мэри еще раз одарила меня улыбкой и удалилась с гордо поднятой головой. Леклерк прогулялся взад-вперед по комнате, склонив голову, как бы в раздумье, кинул пару слов охраннику и вышел.
Через две минуты дверь отворилась. Передо мной стояла Мэри, поддерживаемая Хьюэллом и Леклерком. Без них она не устояла бы. Ноги волочились по полу, голова свесилась на левое плечо. Она стонала, не открывая глаз. Самое устрашающее: внешних признаков насилия — никаких, ни единый волосок не потревожен.