Черный легион
Шрифт:
Однако это уже маскировка в сугубо японском стиле. Поскольку всячески демаскируемая секретная резиденция армейских поставщиков на самом деле являлась резиденцией разведывательного управления Генерального штаба вооруженных сил, или как оно там в действительности называлось.
Бамбуковая мебель, завезенная сюда, вероятно, в виде трофея то ли из Филиппин, то ли с берегов Меконга, располагала к непринужденности и философскому самосозерцанию. Если бы только очистить ее от вежливо раскланивающихся японцев.
— И что, он дойдет
— Не весь. Но дойдет.
— Конечно, конечно, там собраны лучшие диверсанты, прошедшие подготовку в Харбинской секретной школе «Российского фашистского союза», лучшие диверсанты… — капитан улыбался настолько жизнерадостно, словно это он обязан был заверить Семенова, что в отряде собрано не выловленное по кабакам и притонам деморализованное офицерское отребье, а именно цвет белоказачьей разведки. — Господин полковник в этом не сомневается.
Исимура усиленно кивал, хотя переводчик так и не удосужился перевести ему ни вопросы, ни ответы.
«Кого они здесь дурачат, в соболях-алмазах?! — холодно оскалился по этому поводу атаман. — Будто я не вижу, что Исимуре нужен этот переводчик, точно так же, как переводчику — Исимура».
Однако высказать свои умозаключения вслух генерал не решился. Хотя бы потому, что теперь это уже в его интересах: делать вид, будто ничего особенного не происходит.
— Moiy ли поинтересоваться, чем вызван ваш интерес к Курбатову? — в этот раз атаман обратился все же не к Иси-муре, а непосредственно к переводчику. Но тот понял свою оплошность и принялся старательно переводить вопрос полковнику.
— Я хотел бы задать этот же вопрос начальнику германской разведки, — последовал ответ. — Как это ни странно, немцам уже известно о группе Курбатова, и наши союзники проявляют к ней очень странное внимание.
— Странное? Еще бы. Они ведь знают, что Курбатов идет к границам рейха.
— Думаю, они подыщут ему работу еще в границах России. Это в их интересах.
— То есть захотят превратить в агента абвера, в соболях-алмазах? Пусть своих лучше готовят. А то ведь энкавэдэшни-ки вылавливают их абверовцев сотнями.
Исимура и переводчик едва заметно переглянулись. И хотя Исимура не произнес ни слова, переводчик поспешил объявить:
— Полковник Исимура вынужден на несколько минут оставить нас. Но это не помешает нам поговорить о ротмистре Курбатове, — жизнерадостно озарил атамана своей желтозубой улыбкой капитан. — А потом я все передам полковнику, потом передам…
«Желает поговорить со мной о Курбатове без свидетелей, — еще больше укрепился в своих подозрениях атаман Семенов. — Что ж, так и должно было случиться».
8
Живая людская изгородь кончилась. Тропинка заюлила по склону холма. Впереди — костер и спина безучастного ко всему, что здесь происходит, палача.
«Неужели действительно палача? Без гестапо? Без допроса? Без суда? Хотя бы какой-то видимости его? Они все еще не
— Чего опять остановился?! Пшел, тебе говорят!
«Пшел» — это уже из белогвардейского лексикона. Начальник полиции, что ли? Френч, как у Керенского. А ведь страха-то нет! Оказывается, безразличием можно убить даже страх перед костром, усталостью и порожденным ею безразличием. Где та старушенция, которая подбросит в огонь хворостину? Не забыть бы крикнуть перед смертью: «О, святая простота!»
Руки уже связаны? Когда успели? Ах да, после удара по голове… Черт, он даже не заметил, как это произошло. Что ж, видно, так оно все и должно было произойти. Без мучений бы, по-солдатски.
На холм его взгоняют стволами автоматов и ударами сапог. Он уже явственно различает припертое к высокому камню толстое неотесанное бревно с небрежно брошенной на него веревкой. Привяжут. Распнут, как Христа. Скорее антихриста, поскольку безбожник. Ну уж нет!
Развернувшись, он сумел уклониться от нацеленного на него штыка и изо всей силы ударил немца головой в живот. Явственно ощутил, как ребро солдатской пряжки вспахало ему лоб, однако это уже не в счет. Главное, что немец упал. А тем временем Беркут врезался в бок другого конвоира…
…Придя в себя, он едва смог оторвать голову от земли. Костер почти рядом. Жар обжигает ему лицо. По ту сторону костра — бревно. И десятки стволов. На которые ему самое время взмолиться. Пуля — не костер.
Только палач все еще сидит. Спокойно, безучастно. Как и подобает палачу.
Лейтенант попытался разглядеть его лицо, но не смог. Дым, слезы… Очертания расплываются. А ведь это лицо палача. Его надо бы разглядеть. Унести с собой образ. Пристрелил бы кто-нибудь. Или хотя бы потерять сознание раньше, чем окажусь в огне.
«…И принять смерть, как подобает офицеру…»
«…Как подобает офицеру». Откуда это? Училище? Фильм? Да это же напутствие отца! Перед отъездом в Брестский укрепрайон. «Как подобает…» Он прав. Нужно встать. Встать и принять ее… Как подобает офицеру…»
— Отставить!
Откуда этот архангельский голос? Небеса заступаются за него, что ли?
— Приказано отставить!
Кто кричит? Что это за странная машина? Ах да, все та же, теперь порядком искореженная, бельгийская полицейская машина, переоборудованная гестапо под «фюрер-пропаганд-маиганен». Неужели сам Штубер прибыл? Явился. Успел. Скорее всего, спектакль: с костром, палачом и распятием. Спаситель, как всегда, появляется в последнюю минуту. На то он и спаситель. Правда, он потребует за это двойную плату.