Черный Лотос
Шрифт:
– Состав работает, – облегченно возвестил Мива.
Послушник затрясся как в лихорадке. Затем, под речитатив товарищей, его вырвало желчью. В комнате запахло кислым, а монах упал на пол, корчась в судорогах.
– Я вижу Будду... я вижу истину, – пролепетал он с благоговейно затуманенным взором. Потом содрогнулся всем телом и обмяк.
Мива присел на корточки, осмотрел его и поднял глаза на Анраку.
– Он мертв.
Анраку просиял, озаряя каморку словно солнце, пробившееся под землю.
– Совсем
Кумасиро кивнул, нехотя соглашаясь с ним, а Дзюнкецу-ин завистливо отвернулась.
– Нам нужно хорошо подготовиться к встрече с судьбой.
С этими словами Анраку выскользнул из комнаты. По приказу Мивы оставшиеся в живых послушники поволокли мертвое тело в печь, и их монотонный говор стих в глубине туннеля. Кумасиро и Дзюнкецу-ин, впрочем, уходить не спешили.
– Поздравляю, – с издевкой сказал Кумасиро. – Вижу, ты научился-таки совмещать приятное с полезным.
"А тебе лишь бы испортить мне праздник", – едко подумал Мива. Этим Кумасиро напоминал полицейского Ояму – такой же невежа и солдафон, любитель поглумиться над слабыми. Он пришел в храм, чтобы выпросить себе избавление от колик. Мива его излечил, но Ояма приписал это "чудо" Анраку, а над доктором продолжал измываться и гонял, как простого лакея. Мива был только рад, когда Ояма поплатился за свое хамство. Вот бы и Кумасиро отправился на тот свет...
В этот миг Дзюнкецу-ин протянула с ехидцей:
– Твое счастье, что зелье подействовало. Анраку-сан вчера говорил мне, что после Синагавы даст тебе последнюю попытку, а не справишься...
Приподняв подведенные брови, она оставила недосказанную угрозу висеть в воздухе. Доктор Мива смотрел на нее в тихом бешенстве. Вечно она выпячивает свою связь с Анраку и запугивает его, Миву, при всяком удобном случае. Он презирал ее даже больше, чем Кумасиро, – оттого что хотел и не мог получить.
– Синагава была первой пробой, – проворчал Мива. – Наука не может развиваться без опытов и ошибок. – Он принялся расставлять банки с химикалиями на своем столе. – Прошу оставить меня – я буду занят.
– Еще бы! Ведь другие два состава не очень-то удались, верно? А что уж говорить о том, что взорвался и разнес храм в Синагаве! – Дзюнкецу-ин засмеялась и крадучись приблизилась к Миве. – К чему играть в ненависть, когда нам обоим все ясно?
Он вдыхал ее мускусный аромат, ощущал тепло ее тела. Им овладела жаркая, непрошеная страсть. В памяти всплыли воспоминания о других временах. Тогда он изо дня вдень работал с Тиэ, тяги к которой не умаляло даже омерзение в ее взгляде. Она, как и Дзюнкецу-ин, возбуждала его одним присутствием, без намека на ответ. Теперь же Дзюнкецу-ин подняла руку к его лицу и коснулась щеки рукавом.
– Будь со мной паинькой. Глядишь – замолвлю Анраку-сан за тебя словечко, – сказала
Не то что погладить, даже пальцем притронуться побрезговала! Мива рассвирепел. К Тиэ тоже было не подступиться – она отвергала его, не подпускала ни на пядь. Угрожала ему и всей секте. Она, как и Ояма, заслуживала смерти. Накопленная ярость выплеснулась наружу.
– Отстань! – вскричал Мива, отпихивая Дзюнкецу-ин. Яростно сипя сквозь зубы, он схватил со стола склянку и поднял над головой. – Убирайся или я запущу в тебя кислотой! Станешь страшнее меня, Анраку на тебя больше не взглянет! А не прекратишь издеваться, скажу сёсакан-саме, что ты ненавидела Тиэ и убила ее!
Его слова возымели действие. Дзюнкецу-ин посмотрела на него испуганно и выбежала из комнаты, а Мива, тяжело дыша, вцепился в край стола, силясь вернуть самообладание. Он должен держать себя в руках, если хочет с честью выполнить задание, сохранить пост и репутацию, завоеванную тяжким трудом. Ему просто нельзя, нет, невозможно снова ошибиться.
26
Тот, чей взор чист и ясен, всеобъемлющ и
проникновенен —
Светоч мудрости, разгоняющий тьму.
Усмирит он ветер несчастий, и все вокруг
воссияет.
Сутра Черного Лотоса
Рэйко сидела по шею в горячей воде круглой купальни, утопленной вровень с полом. Все светильники в комнате были зажжены, окно распахнуто. От воды в стылом воздухе поднимался пар, на поверхности плясали огненные отсветы. Ее по-прежнему не отпускал тошнотворный ужас, а перед глазами вновь и вновь вставала кровавая картина, хотя с их визита к Фугатами прошел уже не один час. Когда появился Сано, Рэйко обратила к нему покрасневшее, заплаканное лицо.
– Я все думаю о министре и бедной Хироко, – произнесла она срывающимся голосом. – С тех пор как мы вышли оттуда, я уже три раза меняла воду, но чувствую, что никак не отмоюсь.
– Понимаю, – тихо сказал Сано. – Дух смерти легко не отгонишь.
Сняв одежду и присев на дощатый пол, он окатил себя из ушата и натерся мочалкой – мешочком со щелоком и рисовыми отрубями. То, как рьяно он скреб все тело, выдавало его желание поскорее очиститься.
– Я ходила к отцу Хироко – рассказать о случившемся.
У Рэйко сжалось сердце, едва она вспомнила, как этот мужественный старик пытался скрыть свою скорбь по дочери и беспокойство за внуков. "Что, если несчастье случилось из-за моего визита к министру?" – гадала она виновато.
– Спасибо, что сняла с меня этот долг, – сказал Сано с отчужденным видом, окатывая себя с головой.
– А что сёгун? – спросила Рэйко.
– Отказался закрыть секту. А мне приказал держаться от храма подальше.
– Не может быть! Что же теперь делать?