Черный Маклер
Шрифт:
— Кручусь на полупустом месте, — ворчала она, производя расчеты. — Походки нет, длины шага нет, только размер и глубина следа. Ну, вывела примерно рост и вес. Сто восемьдесят сантиметров, семьдесят шесть кэгэ.
— Минутку, — Томин полистал записную книжку. — Веса у меня нет, есть рост и телосложение.
— Для семидесяти шести он высоковат.
— Значит, тощий. Читаем. Захаркин. Телосложения худощавого, но коротышка. Химик. Телосложения худощавого, рост сто восемьдесят один. Наконец, Митька Фрукт. Телосложения атлетического.
— Стало быть, если кто из них, то Химик.
Томин,
— Теперь есть четкая задача: найти, взять и доставить.
Зине позвонили. Ожидая конца разговора, Томин призадумался и присел на край стола. Стоп, а будет ли от Химика прок, если его взять и доставить?
— Сомнения? — осведомилась она.
— Понимаешь, я на складе перешерстил всех, кого мог. Если бы искомый сват имел ясно видимые связи с кем-то из складских, я бы его нащупал. Согласна?
— Не исключено. Кое-что ты умеешь.
— Хорошо, коли из Химика я что-нибудь вытяну. А коли нет? Коли они с Силиным отопрутся друг от друга на очной ставке?
— Есть еще следы.
— Следы мало что доказывают. Даже при условии, что мы найдем ботинки и «Москвича». Ты бы на его месте не вывернулась?
— Прав. Подвезли, мол, Комода, куда просил, и уехали. А что он там дальше делал — понятия не имеем.
— То-то и оно. И сядет Силин на скамью подсудимых один, а в приговоре напишут: «Совершил совместно с неустановленными лицами».
Знаменский вернулся в Москву поздним вечером. Лужи перед домом были прихвачены первым серьезным заморозком. Колька спал, а мать, заслышав шаги в коридоре, сразу поднялась и радостно захлопотала, будто ее Павлик отсутствовал невесть как долго.
По будням маленькая семья их просыпалась почти одновременно, но разговоров за завтраком бывало мало. Маргарита Николаевна торопилась до работы успеть что-то по хозяйству. Колька зевал. Знаменский заметил у него свежий синяк на скуле — опять подрался, но домашнее следствие отложил на потом. Обычно Колька дрался успешно и под флагом какой-нибудь благородной идеи, что, разумеется, не влияло на мнение классной руководительницы, излагавшей истерические протесты в его дневнике. Воспитание Кольки было официально закреплено за старшим братом, и объясняться с педагогами приходилось ему. Маргарита Николаевна школы избегала: классная неизменно просила ее «как психиатра и человека» прописать успокоительные таблетки, которые помогли бы сносить козни 5 «Г» — Колькины в том числе. Маргарита Николаевна ничего не прописывала и страдающей стороной считала 5 «Г». «Ребятам надо ведрами пить валерианку», — говорила она. Мать была умной и веселой. Два замечательных качества, которые Знаменский очень ценил.
…Томина он встретил на одной из лестниц Петровки.
— В четыре! — крикнул тот на бегу.
В четыре часа пунктуально впятился спиной в кабинет, кому-то что-то дотолковывая в коридоре, и изложил свои впечатления о судебном процессе.
— Вот таким манером, Паша. Все меняют показания, все нагло врут. Их спрашивают про товарную ведомость, заполненную рукой Шахова, они твердят, что то была невинная шутка: просто
— Да, — отозвался Знаменский, — надо сесть и подумать… Шутиков-то шалавый парень и не больно умен. Пешка.
— На кой черт тогда смылся? Может, не совсем пешка?
— Пешка, Саша, пешка, которую срочно проводят в ферзи. Он было совсем собрался покаяться и вдруг…
— Балда. На него теперь хоть всех собак вешай. И остальные вроде почище на его фоне — Шутиков, дескать, соблазнил, Шутиков организовал, Шутиков требовал. Все уши прожужжали этим Шутиковым.
— Чтобы не зияло пустотой место главаря.
— Может, вы прошляпили у Шахова тайник с бриллиантами? И его благоверная купила у прочих обвиняемых нужные показания?
— Кабы так просто! Вывести целую банду на процесс с новой версией и чтобы без единого противоречия… тут чувствуется рука мастера. Нет, не только адвокаты постарались… Как вел себя Шахов?
— Спокоен и полон достоинства.
— Когда он сиживал тут напротив, у него иной раз зуб на зуб не попадал. Значит, сегодня знал, что выкрутится. А Шахиня?
Томин вспомнил, как вызвали к свидетельской трибуне красиво облитую платьем брюнетку лет сорока. Держалась она надменно, словно сам факт ее допроса оскорбителен.
Судья посоветовался с заседателями и сказал:
— В результате обыска в вашей квартире было изъято большое количество ценностей — в основном женские украшения. Вы по-прежнему утверждаете, что все это — подарки мужа?
— Разумеется.
— Однако общая стоимость найденных «безделушек» превышает сумму зарплаты вашего супруга за десять лет. Как вы себе это объясняли?
— Я — женщина, я такими вещами не интересовалась.
Томин очень убедительно изображал надменность «лет сорока». Знаменский спросил:
— Для нее не был неожиданностью поворот суда?
— Разве разберешь? Ты вон тоже глазом не моргнул, пока я рассказывал.
— Для меня тоже не было неожиданностью, — ответил Пал Палыч, копаясь в ящике стола, будничным тоном.
— Ах, так?
Томин взял протянутую папку с вложенным письмом.
— Руками не трогать, — предупредил Знаменский.
Пробежав письмо, Томин присвистнул.
— Информированный товарищ! Слушай-ка, история становится занимательной!
Дней десять спустя — к тому времени, как выделенное в отдельное производство дело Шахова прибыло обратно к Знаменскому, — тот получил уже третье таинственное письмо. Даже распечатывать не стал, сравнил с прежними конвертами и позвонил Томину и Кибрит.
Она появилась сразу и застала Знаменского над картой города, где он отмеривал что-то по линейке. Почтовые отделения были разные, но район отправления примерно один.
— Ты знаешь, что вышло с делом Шахова и других? — поднял он голову.