Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945
Шрифт:
Вскоре она была уже совершенно от него без ума.
Однажды, месяца два назад, она вдруг решила представить свой образец совершенства отцу. И вот она приводит домой его, одетого в безукоризненную форму, и мы на Хейлигенгассе, 37 имели честь принять этого сердцееда.
Генрих Грисслинг, эсэсовец из «Лейбштандарт Адольф Гитлер» [2] , чувствовал себя как дома. Улыбчивый и самоуверенный, он вошел с важным видом, поклонился маме, протянул руку отцу и снизошел удостоить кивком Клауса и меня. Он был высок, белокур, с массивным квадратным лицом,
2
«Лейбштандарт Адольф Гитлер» представлял собой личную гвардию фюрера. Он включал элиту нацистских штурмовиков, эсэсовцев, которые отличились в штурмовых отрядах СА или в ходе карательных операций. – Примеч. ред.
Через несколько минут принужденного разговора или скорее одностороннего монолога, прерывавшегося длинными паузами неловкого молчания, Грисслинг, как говорится, подошел к главному. Без всяких околичностей он объяснил моему отцу, что располагал возможностью суммировать положительные и отрицательные качества Лены и что обнаружил в итоге превышение первых над вторыми. Поэтому он имеет честь просить ее руки.
Временной отрезок между приходом жениха в 16.30 вечера и брачным предложением в 16.50 едва ли оставлял отцу время составить какое-то определенное мнение по этому вопросу, чего он, видимо, желал.
Отец пытался объяснить это.
Однако Грисслинг отказал ему во времени для размышления. Генрих безапелляционно заявил, что они с Леной любят друг друга, что они молоды, свободны и здоровы и что нет оснований откладывать свадьбу. Казалось странным, что он взял на себя труд прийти в наш дом, вместо того чтобы увести с собой Лену сразу.
Он добавил также, что их союз будет весьма благополучным, поскольку соответствует этике супружеских отношений национал-социализма. Какое отношение имел к этому национал-социализм?
В заключение этой необычной беседы он заявил, что снова придет через три дня выслушать решение моего отца. Но заметил при этом, что они с Леной, если потребуется, могут обойтись без его одобрения.
Как только этот странный молодой человек удалился, мы все посмотрели друг на друга и на Лену.
Она, со злым выражением лица и издевкой, заговорила:
– На самом деле, если бы все мужчины были такими, как он, жизнь стала бы гораздо проще. – И, повернувшись к нам лицом, продолжила: – Фюреру не так трудно было бы строить новую Германию. Генрих знает, чего хочет. Я тоже! Я люблю его, и этого достаточно. Нет нужды в долгих обсуждениях и бесконечных встречах!
– Но ты хорошо его знаешь? – робко спросила мама. – Ты знаешь, кто этот мужчина, и может ли он сделать тебя счастливой? И эта его работа, чем он конкретно занимается?
– Его работа? – произнесла Лена холодно. – Его работа состоит в том, чтобы оберегать фюрера и великий нацистский рейх! Разве этого недостаточно?
Отец пробормотал что-то о том, что она глупая девчонка или того хуже – потаскуха. В заключение разговора он заявил, что наведет осторожно справки о Грисслинге, прежде чем предпринять что-нибудь.
К сожалению, эти справки дали не очень благоприятную информацию об унтерштурмфюрере.
Отец выяснил, что
Грисслинг стал офицером в результате обстоятельств, о которых стоит рассказать.
Два года назад, в 1936 году, он был всего лишь обершарфюрером, служившим в Алленштайне (Алленштейне), в Восточной Пруссии.
В то время в Алленштайне (современный г. Олыптын в Польше. – Ред.) проживало много польских евреев. После беспорядков в июне 1936 года в Пруссии и Силезии – беспорядков, спровоцированных еврейским меньшинством, которое обвиняло профсоюзы НСДАП в увольнениях евреев, – были приняты весьма жесткие дисциплинарные меры.
Ночью с 28 на 29 июля начался погром. Всех еврейских торговцев выбросили из их лавок, которые затем были разграблены и сожжены. Эсэсовцы с пальцами на спусковых крючках автоматов стреляли по всем, кто пытался бежать. Они врывались в дома ортодоксальных евреев, заставляли их спускаться по лестницам со вторых этажей, подталкивая прикладами.
В ту ночь рвение Генриха Грисслинга в погромах удостоилось особой похвалы начальства.
Он специализировался на детях.
Не упустил ни одного из них. Под предлогом предупреждения попыток детей сбежать – реальных или надуманных, ему лучше знать – он расстреливал их длинными очередями из пулемета, из которого стрелял по еврейским домам.
По окончании операции значительная часть почитателей Талмуда оказалась в еврейском раю. Оставшихся в живых отправили в концентрационный лагерь в Шнайдемюле.
На следующий день Грисслинга повысили в звании до гауптшарфюрера, а месяцем позже – до унтерштурмфюрера.
После долгих размышлений я не знал, что и думать о такой форме дисциплинарной операции.
Альфред Розенберг показал в своей книге «Миф XX века», что евреи причинили Германии и всей Европе большой вред.
Фюрер был в мире первым, кто принялся за силовое противостояние еврейской угрозе.
Я убежден, что для обеспечения нашего будущего важно устранить евреев из определенных профессий и предотвратить их влияние на жизненно важные для страны проблемы.
Но я не мог понять пользу или ценность упомянутых дисциплинарных операций и казней.
Впрочем, фюрер, который показывал снова и снова, что его трудно обмануть, несомненно, имел веские причины для санкций на такие операции.
Где-то я читал, что режим для укрепления своей силы и мощи не должен ставить себе целью чисто абстрактный идеал, но должен преследовать конкретные цели, воздействуя на наиболее уязвимые элементы и уничтожая их.
Это мобилизует сторонников режима и дает выход их ненависти.
Если дело обстоит именно так, то евреи идеально подходят для этой цели.
Все это, однако, меня мало интересует.
Возвращаясь к Генриху Грисслингу и моему отцу, я считаю излишним говорить, что папа Нойман не испытал особого энтузиазма, когда узнал, что его будущий – о боже! – зять вовсе не невинный, чистый юноша, которого он желал своей дочери.
Отцу рассказал о Генрихе младший офицер из казарм Людендорфа. Этот достойный служака добавил, что, по его мнению, унтерштурмфюрер Грисслинг настоящий герой, которого ждет блестящее будущее…