Черный парус беды

Борисов Сергей Борисович

Вернув на ноги яхтенные сапоги, мы были готовы тронуться в путь. Напоследок я сунул в карман бутылку минеральной воды, которую прихватил с «Золушки».

Все, почапали.

Шли мы молча. И молчание было не в тягость. Есть люди, которые испытывают потребность заполнять вакуум словами. Если человек рядом с ними молчит, их это пугает. Сразу появляются тревожные мысли. Я его чем-то обидел? Я ему неинтересна? Ответов нет, и тогда эти неврастеники начинают сыпать словами – ничего не значащими, пустыми и лишь раздражающими собеседника, вынужденного напрягаться, собираться и что-то отвечать. Ни я, ни Шелестова

таким комплексом не страдали. Поэтому и шли молча. О чем думала Мила, мне было неведомо, а я ни о чем не думал. Вернее, ни о чем конкретном. А то запаникую еще. Оно мне надо?

Мы оставили позади «Золушку», смотревшуюся жалкой сироткой, мало покалеченной, так еще и «безъязыкой». Кто же тебе «голоса» лишил, бедную?

Ну, вот, не хотел мусолить, гнал от себя, а вопросы, заразы такие, возвращаются и возвращаются.

Кто раскурочил аппаратуру?

Кто не пощадил дизель?

Где остальные?

Камни под ногами, темно-серые от росы, на глазах становились сухими и светло-серыми. Через тонкие подошвы сапог я чувствовал их неровные края.

Берег круто изгибался, и в месте изгиба была каменная гряда – не очень высокая и вовсе не неприступная.

Мы поднялись на нее.

За грядой берег продолжал изгибаться вправо, упираясь вдали в новую гряду.

– Смотри, – сказала Мила.

Перед нами лежало каменистое плато. Кое-где среди валунов виднелись кусты, и только это мешало употребить определение «лунный пейзаж». К тому же, пусть вокруг и царило безлюдье, но следов рук человеческих было предостаточно. Рвы, ямы…

Мы спустились с гряды и подошли к траншее шириной около двух метров и длиной метров восемь. На дне траншеи валялись пустая пластиковая бутылка и смятая сигаретная пачка. В углу сбились в неопрятную кучку фантики от конфет.

Следующий раскоп был в двадцати шагах от первого.

Увидев, что я шевелю губами, Мила спросила:

– Ты что делаешь?

– Шаги считаю.

– Зачем?

Я повел плечом. Напомнить ей о россказнях Козлова? О капитане Кидде и его сокровищах? О раскопках, что ведутся на этом острове уже двести лет? А раскопки, между прочим, именно так и ведут – квадратно-гнездовым методом, выбирая определенный «шаг». Вот его-то я и хотел определить. А вот зачем – не знаю.

По «горизонтали», то есть вдоль берега, «шаг» равнялся двадцати шагам. А что у нас с «вертикалью»?

Я опять зашевелил губами, высчитывая расстояние между первым и вторым рядом траншей. Расстояние равнялось тридцати шагам.

Интересно, честное слово, интересно, что за карта сподвигла кого-то на такой титанический труд? Уж наверняка не хуже той, что была у Козлова. Чтобы столько камней наворотить, столько всего нарыть, надо очень верить, что карта – подлинная, и крестик на ней стоит там, где надо. А что копать пришлось тут и там, так это береговая линия виновата. Изменилась за столько-то лет. Что не удивительно: штормы, ураганы, отголоски Лиссабонского землетрясения 1755 года. Да и с другими ориентирами наверняка та же проблема. Была гряда, скажем, в ста шагах от крестика, а стала в восьмидесяти, потому что оползни, эрозия, подвижки всякие.

Я поднял обломанный черенок от лопаты. Взвесил на руке, ухватился половчее, крутанул. Не бейсбольная бита, даже не ножка от стола, но ничего, сойдет, махаться можно. А то кто их

знает, этих кладоискателей. Вроде бы пусто вокруг, а ну как полезут изо всех нор? Ересь, конечно, нет здесь никого. Да и не думаю я, что нынче охотники за сокровищами с ножами наперевес на чужаков кидаются. А все же с дубинкой в руке спокойней как-то.

Я обернулся. Шелестова была далеко, у берега. Она стояла на каменном отвале и смотрела себе под ноги.

Ох, и не понравилось мне это.

Я направился к ней. Потом побежал.

– Мил, ты что?

Тут я и сам все увидел. На дне ямы, на краю которой стояла Мила, лежал Джон. Рядом с ним валялся спутниковый телефон.

Телефон был разбит. Джон мертв.

Глава третья

– Я знала, я знала, – вдруг зашептала Шелестова.

Вот только истерики нам и не хватало. Сейчас потекут слезы, а за ними сопли. Что, бить ее тогда по щекам, в чувство приводить? Никакого желания! Из желаний у меня сейчас одно: оказаться подальше от этого острова. И забыть обо всем напрочь, чтобы в будущем не просыпаться среди ночи от хриплого крика Петра Козлова: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

Я отбросил черенок-дубинку и спрыгнул в яму. Глубиной она была метра полтора, ну, может, побольше.

Джон был совсем холодный. Получается, умер он несколько часов как.

А как умер?

Приподняв голову Джона, я увидел, что затылок его в крови. Что же, сначала Чистый, а теперь Джон? Очень, знаете ли, похоже на modus operandi, преступный почерк убийцы.

Я пригляделся, хотел даже потрогать, но не стал, боязно как-то. Нет, господа, нет тут преступного умысла и почерка никакого нет. Вот он, камень, о который приложился Джон. А вот царапина на стенке ямы, это он ногой зацепился, когда падал. А вот другой камень, на который упал спутниковый телефон. Невезуха в квадрате!

Я закрыл Джону глаза и вытер повлажневшую от росы ладонь о штаны. Страх какой! Как бы меня тоже не затрясло, как Шелестову.

Как там она? Я поднял голову. Милы на краю ямы не было.

Звать ее я не стал. Сначала дело.

Я взял телефон и повернул ручку. Нет, вдребезги, такого удара никакая техника не выдержит. Но удостовериться следовало. Теперь последний долг перед покойным. Я поступил так же, как с Чистым, ослабил молнию и укрыл лицо Джона капюшоном. Может, надо что-то сказать? Ну, типа, «спи спокойно, дорогой товарищ» или «прости, Джон, что не уберегли». Но я ничего не сказал. И вообще, господин Говоров, оставьте ваше дешевое зубоскальство, имейте почтение к усопшим.

Я выбрался из ямы. Шелестова сидела на корточках, спрятав лицо в ладонях. Я присел рядом. И только хотел сказать, что, дескать, бывает, шел и оступился, никто не застрахован, как Мила опустила руки. Под ее глазами – серыми, будто выцветшими, – набухли синяки. Веки покраснели. Но она не плакала и сказала четко, без недавней истерической задышливости:

– Его толкнули?

Об этом я как-то не подумал. Потому что, действительно, могли и толкнуть. Расшибся сам, но не без помощи. Кто толкнул? Не я. И не Мила, это не обсуждается. Остаются две кандидатуры, потому как остров необитаем, а про пихающихся призраков я еще не слыхал. Таким образом, кандидаты в непредумышленные убийцы Козлов и Федор Полуяров-младший.