Чёрный петух
Шрифт:
— Да я вовсе и не потому спрашиваю. Я думал, может, и вы что-нибудь слышали?
— Ничего. Я спал, как подсеченный барашек, — отозвался старый слуга, — Вы, конечно, хотели бы, наверное, чтобы я стоял тут всю ночь, как солдат на часах. Но я пока еще с ума не сошел. А если не нравится вам, пусть твоя бабка нанимает другого слугу.
Но тут уже посрамленный Пали поспешил испариться, видя, что пускаться со стариком в дальнейшие переговоры об этом предмете бессмысленно; его же милость Винце, хотя якобы и проспал всю ночь, как подсеченный барашек, тем не менее, утомленный и разбитый после такого «сна»,
А какое было веселое утро! Молотильщики уже завели свою песню. Пес Шайо лизал босые ступни старого Винце. В зеленой, как изумруд, траве жужжали и стрекотали тысячи насекомых. Солнце только что показалось из-за горы Сакай, неся за собой свой пурпурный шлейф. Оно еще только-только всходило и было еще кротким, не опаляло и не жгло, а лишь ласкою щекотало своими лучами. Вот они пробежали по изрытому морщинами лицу старика — это было действительно восхитительное ощущение. Они гладили, баюкали, окрашивали кожу в золотой цвет.
Но вдруг старик вздрогнул; что-то упало ему на веко с высоты. Он протянул руку, и у него в пальцах оказалось алеющее в лучах солнца пшеничное зерно. Винце взглянул вверх и увидел, что над ним, хлопая крыльями, летел, набирая высоту, белый голубь. Он и выронил из клюва зерно. Оно еще было влажным от его слюны…
— Ишь ты, смотри-ка, ишь ты! — проворчал старик, — И ты с нами работаешь.
Винце долго следил за голубем. А тот улетал все выше и дальше; вместе с ним улетал и сон. И вскоре они улетели оба… Осталось только пшеничное зерно. Оно смешалось со своими собратьями в груде, и она стала больше на одно зерно…
На другой день закончили обмолот зерна; словаки уехали вместе со своими лошадьми, молотилками, со своими торбами. Расставание было чувствительным: «Гуд бай!» — «Добро здравья!» Затем — веяние. Это последний этап производства товарного зерна; впрочем, точнее — предпоследний, так как последний — продажа его еврею-перекупщику. Для веяния уже не нужны рабочие-словаки. Нужен только ветер. На нитке подвешивают утиное перышко; куда оно клонится, туда, значит, и ветер дует; тот, кто работает с лопатой, должен следить за направлением ветра. Нынче, когда все эти работы выполняет машина, быстро забываются эти дедовские методы. Когда же веяние выполняется вручную, веяльщик вскидывает полудугой лопату с зерном, и легкая полова, отсевки отлетают, сдуваемые ветром, либо вправо, либо влево; тяжелое же зерно падает вертикально, и вот на гумне постепенно растет груда зерна, отливающая оранжевым золотом, с которой хорошо знающий свое дело метельщик осторожными веерообразными движениями, мягкими, как мазки кисти, сдувает метлой упрямые отсевки, не желающие сразу присоединиться к своим собратьям.
Это очень приятное занятие! Но для стариков Купойи куда приятнее на этот раз было взвешивание. Эх, надо было посмотреть, какой радостью искрились глаза госпожи Купойи, когда и все мешки наполнились по завязку и закрома были засыпаны. Одно удовольствие было наблюдать за ней. Как она распоряжалась — ну прямо как генерал! «Сюда, быстро!» «А ну-ка, поспеши туда!» «Бенакне, душечка моя, в этом мешке вроде бы дырка снизу». «Принесите-ка сюда эту крышку!» «Быстрее, быстрее, раз-два!» «Живее, Катка! Как ты держишь весы, разиня?!»
Разумеется, их не было под рукой, потому что они то и дело, подобно гонцам, бегали к старому Купойи, ожидавшему все новых и новых сообщений об окончательных результатах «Уже столько. Сейчас уже столько, дедушка!» «Зерно так и сыплется, барин».
Впрочем, и госпожа Купойи не забывала о своем муженьке собственно говоря, о нем она все время и думала, только вида не показывала.
— Что вы тут рты поразевали, пострелята, только и путаетесь под ногами! — ворчала она на ребятишек, без которых разумеется, не могли обходиться подобные события. — А ну шагом марш, бегом — к дяде Купойи, пусть он сейчас же придет сюда!
И к усадьбе Купойи направилась депутация — как раз в самое время, потому что один из хозяйских волов, Молния, выбежал из стойла и, не зная, куда деваться, прислонился своей худой спиной к шелковице и стал тереться о ствол, отчего дерево закачалось и на землю посыпались черные бархатистые ягоды, словно ниспосланные манной небесной. Вперед, ребята! Кто раньше — тому больше достанется!
Оценив сообщение, Купойи начал уже верить в то, что, наверное, результаты и впрямь неплохи, раз уже приглашают его, и в сопровождении пса Шайо и стайки детворы направился на гумно. Разыгравшийся Шайо бежал впереди, а старый Купойи шествовал, выпрямившись, как гренадер, и по дороге заигрывал с ребятишками:
— Ну, так кто сумеет быстро повторить: «Шел грек через реку, видит грек — в реке рак?..» Хе-хе-хе! Вот поломайте-ка свои языки! — и старик добродушно засмеялся.
Как только Купойине завидела его, она тотчас поспешила ему навстречу. Что там «поспешила» — побежала! Со стороны это выглядело очень странно: словно бы вдруг лягушка вздумала побежать. Шлепанцы ее громко стучали, тесемки у чепца под подбородком развязались и развевались в обе стороны по плечам.
— Ты знаешь новость? — крикнула она издали задорным тоном.
— Нет, не знаю, Верона. Ничего не знаю.
— А новость такова, что супруг мой, Йожеф Купойи, едет в этом году на курорт.
— Ну, не болтай, не болтай, — забормотал растерянный Купойи. — Неужели такой урожай?
— Да еще какой! — проговорила мамаша Купойи певучим голосом, в котором так и звенела радость. — Зерна — полным-полно, мешков пустых только не хватает.
— Значит, хорошо удобрили землю, — чуть не плача от радости, произнес Купойи, — А земля всегда даст все, что только сможет.
Словно новую кровь влили ему в жилы. Он тут же начал интересоваться, как идут дела, что, мол, и как, хотя совсем было уже перекочевал в одежды немощи и беспомощности, в то душевное облачение, которое обычно бывает последним нарядом у человека; он как-то опустился, ничем уже больше не интересовался, разве что только своими тминными супами. А тут он вновь стал былым Йожефом Купойи; к нему вернулось и хорошее настроение, он уже начал строить планы, готовиться в дальнюю поездку в Штирию вместе с другими односельчанами. Но сначала надо отвезти пшеницу в город и продать.