Черный порошок мастера Ху
Шрифт:
— Мерзавец украл порцию риса у своего товарища, существа слабого и беззащитного. К таким проступкам я беспощадна. Эти заключенные — как мужчины, так и женщины — не являются закоренелыми преступниками. Так, всякая мелочь, воришки, карманники, мелкие мошенники, отбывающие здесь наказание. Правда, среди них есть несколько бандитов с большой дороги. Вот эти, на чьей совести есть пролитая кровь, считают себя вправе требовать от остальных незаслуженного уважения. Тот, кого я наказывала сегодня, как раз из числа таких разбойников. Я не потерплю, чтобы кто-то
Госпожа Аконит отбросила назад упругие, как ее хлыст, косы, а мандарин тем временем задал очередной вопрос:
— А те женщины, которых вы отправили на джонке судовладельца Фунга? Вы, несомненно, знаете, что после кораблекрушения их нашли мертвыми?
Молодая женщина моргнула, на мгновение скрыв под ресницами свои янтарные глаза.
— Да, правда, мне рассказывали. Эти женщины были больны, и я подписала бумаги на их отправку, чтобы они не заразили остальных заключенных. В бараках болезни распространяются быстро и могут перерасти в эпидемию.
— Однако странно, что они были отправлены на торговом судне.
— Конечно, но мне вовсе не хотелось нести ответственность за этих двух строптивиц, которые, вместо того чтобы работать, как положено, на верфи или на других общественных работах, пустились в бега.
— Как это? Они что же, сбежали? — воскликнул мандарин.
— Вот я вам и говорю, — пожимая плечами, ответила госпожа Аконит. — Они не желали искупать хорошим поведением свои прошлые глупости и попытались сбежать до окончания срока наказания. Но у них ничего не вышло, потому что через два месяца они вернулись совершенно больные, в лихорадке, и стали умолять меня о снисхождении.
С непонятным ему самому торжеством мандарин заметил:
— Значит, ваши методы, какими бы драконовскими они ни были, все же не всегда оправдывают себя.
Госпожа Аконит метнула в него взгляд холоднее клинка:
— Не забывайте, что эти заключенные — не преступники. Они знают, что при удовлетворительном поведении вновь быстро обретут свободу. Я считаю бесполезным надевать на них колодки или заковывать в цепи.
В этот момент в ворота, украшенные каменными скульптурами морских животных, вошло несколько мужчин и женщин с лопатами и кирками в руках. Они еле передвигали ноги от усталости, некоторые держались за поясницу, другие приседали, чтобы размять суставы. Проходя мимо начальницы, они почтительно поклонились и стали группой на другом конце двора.
— Это вернулась с работы ночная смена, — пояснила госпожа Аконит. — Заключенные ремонтируют главную улицу, на которой днем слишком много народа. Это нелегкая задача, но при учете исправительных работ одна ночная смена считается за две. Мне надо обыскать их перед сном, чтобы удостовериться, что они не прячут под одеждой оружия.
Коротко кивнув, она удалилась, повернувшись к мандарину решительной прямой спиной, по которой хлестали ее упругие косы. Мандарин Тан глядел ей вслед с сожалением: ему хотелось бы под любым предлогом продолжить внезапно прерванный разговор. Внутренне
Группа тем временем разбилась на две части: мужчинами занялся охранник с суровым лицом, а женщинами — сама госпожа Аконит. Приказным тоном она велела им войти в бараки, в то время как охранник предложил мужчинам раздеться. Мандарин увидел, как падают на землю заплатанные куртки, обнажая худые тела, на которых изнурительная работа и бурная жизнь оставили неизгладимые следы. Охранник привычными жестами осторожно ощупал их под мышками и вдоль ног. Произведя досмотр, он жестом отпустил их, и заключенные торопливо проследовали к своим койкам, распластавшись на которых они будут ждать следующей трудовой ночи.
Достав из кармана рисовую лепешку, охранник присел на корточки, чтобы съесть ее, когда к нему подошел мандарин Тан.
— Скажите, ваша начальница, похоже, чертовски здорово справляется со своей работой. В ее манере управлять тюрьмой чувствуется железная рука.
— И не говорите, — согласился тот, вставая. — Твердость госпожи Аконит не всякому мужчине по плечу! С ней шутки плохи, у нее всегда хлыст наготове, вы сами только что видели. Она уже два года как здесь работает, и за это время ни одной жалобы на нее не было.
— Однако, — заметил мандарин Тан, — работа тюремной надзирательницы, кажется, не очень соответствует ее положению. Разве она не высокого происхождения? Если судить по ее безупречному произношению и живости ума…
Охранник взглянул на него с хитринкой, его выдубленные щеки прорезали прямые складки.
— Как бы не так, господин! Хоть наша госпожа и похожа на дракона в женском обличье, но на самом деле она бродяжка, а здесь просто зарабатывает себе на жизнь.
Удивленный услышанным, мандарин переспросил:
— Бродяжка? Значит ли это, что кто-то из оседлых граждан выступил поручителем за госпожу Аконит, чтобы она смогла вот так работать среди честных горожан?
— Именно так! И этот человек — скопец Доброхот, который заведует гаванью и к тому же является попечителем тюрьмы.
Обернувшись, мандарин Тан увидел, как открылась дверь женского отсека и из нее с непроницаемым и надменным видом вышла госпожа Аконит. Изящным движением головы она тряхнула косами и отбросила со лба непокорную прядь. Померещилось ему или и правда, заметив, что он беседует с охранником, она взглянула на него с подозрением?
«Вдова, бродяжка, тигрица… Кто же она на самом деле?» — с невольным волнением спрашивал себя судья. Бродяги презирали городских жителей и их законы. Они жили «по воле волн», в праздности и постоянных скитаниях. Оседлые граждане ненавидели их и изгоняли из своих городов. Редко находились среди них такие, кто хотел бы изменить свою презренную долю и найти занятие в городе. Собирать остатки урожая на уже убранных полях, спать под открытым небом — им было все равно, лишь бы оставаться свободными, лишь бы не знать иных границ, кроме далекого горизонта.