Черный путь
Шрифт:
Повинуясь его знаку, с задней стенки помоста сорвали ткань. Толпа вздрогнула при виде ровного ряда виселиц. Перед виселицами быстро поставили плаху, на нее положили топор. И на помост начали выводить людей. Грегориан объявлял имя, обвинение, приговор (а приговор был только один – смертная казнь), и человека подводили к виселице или же – если это был бывший инквизитор – к плахе.
Когда возле виселиц оказалось равное их числу количество людей, граф дал знак палачу. Тот деловито одел каждому приговоренному на шеи петли и дернул рычаг, одновременно
– Эй, а не слишком ли мягкое наказание для этих тварей? – крикнул кто-то из толпы. Хранитель вздохнул – он ждал этого вопроса.
Кричавший тем временем поднялся на ноги – вернее, кричавшая. Это оказалась молодая женщина, изможденная и бледная, но в глазах ее горел неукротимый огонек, выдающий ту породу людей, которых невозможно сломать, а на поясе женщины висел меч – пусть не очень умело подвешенный, но он значил, что она сражалась сегодня ночью.
Тем временем из толпы все чаще начали доноситься крики, поддерживающие женщину.
– На костер тварей!
– Колесовать святош!
– На кол посадить!
– Хватит! – Голос Этьена заглушил выкрики и странным образом подействовал на них успокаивающе. – Приговор – смерть. Какая разница, как они умрут?
– Моему мужу была разница! – возразила все та же женщина. – Он бы предпочел, чтобы его тоже повесили – а его четвертовали! Почему вы даете этим тварям легкую смерть, хотя за все свои зверства они заслужили как минимум кол?
– Потому что я не хочу уподобляться им, – ответил граф, в его взгляде на миг отразилась боль. – Они должны умереть – и они умрут. Но я – не они, чтобы наслаждаться чужими мучениями, пусть даже это и мучения моих врагов! – Негромкий вначале, на последней фразе голос его окреп, Этьен вскинул голову, в его глазах сверкало непреклонное решение следовать своему решению до конца.
– Я не собиралась ими наслаждаться! Но пусть уж они на своей шкуре испытали бы, что такое боль! – не сдавалась женщина.
– Сейчас ты хочешь справедливости, – проговорил Хранитель, глядя ей в глаза. – Завтра ты потребуешь мести. Послезавтра ты просто пожелаешь снова увидеть, как корчится в агонии человек, услышать, как он кричит от боли, срывая голосовые связки. И превратишься в такого же зверя, как они. Ты и правда этого хочешь?
– Не превращусь, – упрямо заявила она.
Граф открыл было рот, чтобы ответить, но его остановили.
Мари де Реннит положила ему ладонь на плечо, вынуждая замолчать, и подошла к краю помоста.
– Я была точно так же уверена в своем сыне. Он стал Инквизитором. Сейчас он умрет, – негромко, только для упрямой женщины проговорила она и отвернулась.
Тем временем приговоренных на виселице снова стало много, и палачи взялись за работу.
– Этьен, – негромко позвал Хранителя Грегориан. – Пора.
Граф вздрогнул, но тут же взял себя в руки. И в который уже раз обратился к толпе.
– Я объявил эту войну инквизиторам. Те, кого уже повесили и кого еще повесят, – это люди, замешанные в делах Инквизиции,
Сегодня вам пришлось убивать. Почти каждый из вас сегодня обагрил свои руки кровью. Мне убивать не пришлось, моя задача состояла в том, чтобы обезвредить магов-инквизиторов. Но я не считаю себя вправе остаться в стороне. Если сегодня мы совершили преступление – мы совершили его вместе!
Этьен замолчал, обвел взглядом собравшихся на площади и поклонился им. Потом подошел к плахе, вытянул руку – кто-то вложил в нее обнаженный меч. Двое стражников подтащили к плахе первого попавшегося инквизитора, заставили встать на колени. Грегориан зачитал имя и приговор.
– Да свершится правосудие, – глухо проговорил Хранитель, поднимая меч.
Отсеченная голова покатилась по доскам эшафота.
Имя, обвинение, приговор. Удар.
Имя, обвинение, приговор. Удар.
Имя, обвинение, приговор. Удар.
Никто не знал, чего Этьену стоило стать палачом. Но он считал, что не имеет право остаться в стороне.
Разве что Кёрнхель, стоявший все время в двух шагах от него, незаметно кусал губы и вздрагивал всякий раз, когда меч перерубал чью-то шею. Он-то чувствовал, каково приходится его повелителю…
А на помост, превратившийся в эшафот, выводили все новых и новых приговоренных…
– Неррек де Реннит, бывший инквизитор четвертого ранга, – безразличным тоном начал по памяти Грегориан. – Обвиняется в убийствах, издевательствах, насилии, грабежах, воровстве, притеснении… Приговор – смертная казнь!
В глазах поверженного инквизитора полыхала ненависть – но умевший видеть глубже граф разглядел, что за гневом и яростью скрывается ужас. Инквизитору страшно было умирать.
Внезапно Неррек увидел стоящую в стороне герцогиню… и в его взгляде мелькнула искорка надежды.
Нет, в глубине души он понимал, что гибель неизбежна, что еще несколько секунд – и он умрет, но даже самый мизерный шанс на спасение он хотел использовать. Чего бы ему это ни стоило. Унижаться? Хорошо! Стать рабом? Пожалуйста! Отказаться от самого себя? Легко! Только бы жить, только бы продолжать дышать, только бы…
– Мама! – закричал этот большой, страшный мужчина, проливший крови столько, сколько не всякому солдату приходится. – Мама, пожалуйста! Спаси меня!
Этьен с отвращением отшатнулся от упавшего на колени инквизитора, по лицу которого текли слезы.
– Мама, прошу тебя, умоляю, спаси меня! Я не хочу умирать!
– Те, кого ты убил – они хотели? – негромко спросила Мари.
– Нет, но… я просто делал то, что должен был делать! Мама, пожалуйста, я не хотел ничего дурного!
Герцогиня пошатнулась. Ее руки дрожали.