Черный роман
Шрифт:
Уголовные драмы, «исследуемые» Картером Брауном, представляют собой смесь весьма банальных происшествий и высосанных из пальца фантастических ситуаций, необходимых для того, чтобы поддержать напряжение у читателя и по возможности дольше мешать раскрытию нескладно придуманной тайны. В романе «Экзотика» (1965), например, рассказывается, как однажды вечером какое-то такси доставляет к дому шерифа труп некоего Лэмберта, недавно вышедшего из тюрьмы, где он провел три года за растрату ста тысяч долларов. Чтобы усложнить обстановку, автор прежде всего вводит в роман как можно большее количество лиц, которых можно заподозрить в убийстве или соучастии в нем. Это дочь Лэмберта, ее любовник, бывший компаньон Лэмберта, его жена да еще два гангстера, с которыми Лэмберт делил тюремную скуку и о которых известно, что они были с ним незадолго до его гибели. И вот
Картер Браун возводит образ полицейского — убийцы и хулигана — в этическую и эстетическую норму, чтобы тем самым выразить свое презрение индивидуалиста к общепринятой морали. Автор словно бы говорит читателю: раз уж мой герой вынужден выполнять кровавую работу и делает это с удовольствием, то ни к чему прятаться за ширму законных оснований. Уэллер — такой же преступник, как и гангстеры, в которых он стреляет. Разница в том, что гангстеры защищают свои собственные интересы, а полицейский, хоть и на свой лад, стоит на страже интересов государства. Но делает это не по убеждению, а потому, что ему за это платят. И если Уэллер искренно ненавидит своих противников, то, между прочим, еще из-за неосознанной зависти — и полицейский и гангстеры выполняют одинаково опасную и грязную работу, однако лейтенант довольствуется своей скромной зарплатой, а гангстеры имеют наглость обогащаться. Вообще Уэллер вполне годится для бандитской деятельности и не занимается ею лишь по прихоти автора.
Однако есть еще один писатель, который пошел в этом направлении гораздо дальше Брауна и изобразил полицейский гангстеризм не как аморальный индивидуалистический акт, а как общественно полезную деятельность высокого разряда. Это американец Микки Спиллейн. Чтобы показать, как конкретно осуществляется подобная операция, остановимся на одном из его романов — «Я сам — суд».
Как всегда, у Спиллейна это история расследования, которое ведет частный сыщик Майк Хэммер. История, несмотря на все попытки автора усложнить ее как можно больше, весьма элементарна. Бывший полицейский Джек найден убитым у себя на квартире. Хэммер, друживший с Джеком, торжественно клянется над его трупом найти убийцу и собственноручно с ним разделаться.
Вечером накануне убийства несколько человек были в гостях у Джека. Без всяких на то оснований сыщик решает, что среди них непременно должен быть убийца. Собственно, роман и представляет собой длинный рассказ об отношениях Хэммера с этими людьми. Он допрашивает, угрожает, пробирается, словно вор, в чужие квартиры, устраивает самовольные обыски, стараясь напасть на какой-нибудь след, который подстегнет его интуицию. Автор, очевидно, убежден, что у тупого человека место разума должна занимать интуиция. Потому что Хэммер — так, как он нам представлен, — личность безусловно тупая, как бы грубо это ни звучало по отношению к любимцу американского обывателя. Этот «герой», рассчитывающий только на пистолет и кулаки, слоняется по страницам романа, беспомощный и жалкий, не имея никакой «рабочей версии», не владея никаким, даже самым примитивным методом расследования. Единственно, что ему удается, так это безошибочно обнаруживать трупы только что погибших людей. Однако, несмотря ни на что, Хэммер все-таки решает задачу благодаря какой-то
Роман завершается длинным и бессодержательным, комичным своим псевдодраматизмом внутренним монологом сыщика, за которым следует еще более длинный и комичный, но уже произнесенный в полный голос монолог перед пойманным убийцей.
Убийцей же оказывается женщина, в которую Хэммер не на шутку влюблен и чье истинное лицо раскрывается лишь в последней главе. Эта «гениальная» находка выглядит тем более смешно, что большинство читателей давно уже поняли, в чем дело, и отчасти именно благодаря неловким стараниям автора как можно больше затемнить и запутать истину.
Финал романа — прекрасный пример патологической эротомании и садизма. Пообещав пустить героине пулю в живот, Хэммер начинает перечислять ее преступления. Этот «потрясающий» монолог представляет собой роскошный букет неубедительных и неправдоподобных «улик», которые в состоянии измыслить лишь человек, находящийся в непримиримой вражде с логикой. Похоже, что автор и сам отдает себе отчет в том, что все его «доказательства» — полная бессмыслица, потому что вкладывает в уста героя следующую реплику:
«Нет, Шарлотта, я хорошо знаю, что никакой суд не осудит тебя на этом основании. Нет ни одного серьезного доказательства, тогда как твое алиби выглядит совершенно неоспоримым?.. Но я не признаю его, Шарлотта. Моя правда не нуждается ни в судах, ни в процессах. Мне они не нужны! Я и без того потерял слишком много времени…»
Последнюю фразу мог бы с полным основанием повторить и читатель. Так или иначе, Хэммер произносит свою прочувствованную, но весьма бездоказательную речь, ни на йоту не теряя самообладания. Но героиня, демоническая женщина, тоже не лишена самообладания. Чтобы прельстить храброго, но слишком болтливого Хэммера, она начинает медленно раздеваться. Следует головокружительный стриптиз, придающий особенно острый вкус всему происходящему, тем более что автор то и дело прерывает монолог героя, чтобы сообщить нам, что еще сняла с себя героиня, и с эротоманским опьянением описать обнаженные части ее тела.
Но герой, хоть он и не отказывается насладиться зрелищем, остается непреклонным. Когда красавица склоняется над ним в любовном порыве, он нажимает курок и, исполняя обещание, стреляет ей прямо в живот.
«Шарлотта, пошатнувшись, отступила… Медленно склонила голову, чтобы увидеть ужасную рану, из которой текла струйка крови».
И последние заключительные фразы.
«Как… как ты мог?» — спрашивает в агонии героиня. На что герой скромно отвечает:
«Это было совсем нетрудно».
Роман Спиллейна, как и другие его произведения, мало интересен и в литературном отношении, и с точки зрения жанровой проблематики. Единственно, что здесь может представлять для нас некоторый интерес, так это этическая позиция автора, демонстрирующая прогрессирующее моральное падение детективного жанра. Рекомендованный нам в качестве положительного и исключительного героя, Майк Хэммер исключителен лишь своим моральным уродством. В данном случае мы, разумеется, не имеем в виду такие мелочи, как злоупотребление спиртным или сексуальные развлечения. Этот человек, одаренный безграничной самоуверенностью, разгуливает среди людей с заряженным пистолетом, и единственное, что он делает, это щедро «раздаривает» направо и налево угрозы, побои и выстрелы. Многие страницы книги представляют собой исчерпывающий набор самых грязных ругательств, у которых один и тот же автор — Майк Хэммер.
Но роман Спиллейна не только антология грубости и насилия. Это прежде всего изложение взглядов Хэммера и его создателя. Паузы между своими бессмысленными, хулиганскими действиями герой использует, чтобы познакомить нас со своими мыслями о законности и правосудии. Он излагает их через каждые десять страниц, не замечая, что повторяется. Вот некоторые из этих его «мудрых» рассуждений, взятые наугад:
«Мне не в первый раз приходится убивать человека, и, как и раньше, я не испытываю никакого сожаления. Сожаление вообще не самое большое мое достоинство… Если позволить действовать закону, всегда может найтись какая-то щель, сквозь которую негодяй может улизнуть… Но негодяи, которые могут ускользнуть от правосудия, от меня не уйдут» (курсив Спиллейна, употребленный, видимо, для того, чтобы подчеркнуть его презрение к официальному правосудию).