Черный смерч (илл. А. Кондратьева)
Шрифт:
— Но я должен сказать правду! — вспылил оратор. — Я не могу молчать! Его сильный грудной голос заставил разговаривающих насторожиться. — Я люблю свою страну, свой многострадальный народ…
— Какой народ, голландский? — насмешливо крикнул тот же делегат, намекая на происхождение оратора, у которого отец был голландец, а мать малайка.
— Мы хотим слушать! — потребовал Сапегин. — Не мешайте!
— Это безобразие — прерывать оратора! — с места крикнул Джонсон, особенно остро переживавший расистские выпады.
— Индонезийский! — громко ответил оратор, сверкнув глазами. — Я не буду
В зале стало очень тихо.
— Да и сейчас политика американо-англо-голландских предпринимателей такова, что они организуют низкие цены, с тем чтобы окончательно разорить туземцев, превратив их в долговых рабов. Я вам напомню, что в Африке, на Золотом берегу, английские фирмы образовали синдикат для уничтожения вредной конкуренции при покупке какао «Акра» и установили такие низкие цены, что местные жители в знак протеста против этого грабежа сами уничтожали свои сады.
Председатель позвонил и предупредил оратора, чтобы он не касался политических тем.
— Я могу рассказать о том, как конкурирующие компании завезли в Индонезию вредителя кофе — грибок, живущий на листьях и убивающий их… Погибли десятки миллионов деревьев, особенно на Цейлоне.
— Придерживайтесь только научных фактов, не затрагивайте чести фирм, прервал профессора Удама председатель.
— Германская фирма «И.Г. Фарбениндустри» изобрела антималярийный «плазмахин», но фабриканты хины в Индонезии, производившие девяносто процентов мировой продукции хины, платили фирме огромные деньги, чтобы она держала патент в секрете и не конкурировала…
— Клевета! — закричал кто-то в зале.
— Мистер Удам, монополий не касайтесь! — предостерег председатель.
— Но ведь именно благодаря монополиям, — возразил Удам, — гибнет индонезийский народ. Из-за соляной монополии местные рыбаки даже не в состоянии засаливать рыбу… Раньше индонезийский крестьянин мог брать сколько угодно леса: текового, эбенового, железного, а теперь он не может и ветки подобрать из-за лесной монополии, захватывающей леса. Ежегодно двести пятьдесят тысяч кубометров леса с одной только Суматры продается в Сингапур.
— Ложь! — раздался голос в зале.
— Ни слова против монополий! Я лишу вас слова! — опять пригрозил председатель. —
— Суть дела заключается в том, — сказал Ганс Мантри Удам, — что Институт Стронга организовал свой филиал на Яве. Этим филиалом руководит некий Мюллер… Так вот, официально они якобы занимаются научными проблемами, а на самом деле организовали и провели массовое заражение сельскохозяйственных плантаций вредителями и болезнями. Этот индонезийский филиал Института Стронга является арсеналом биологического оружия в Океании! Я обвиняю…
Председатель включил радиоглушитель, голос оратора потонул в гуле и шуме. Распахнулись двери. В зал толпами вбегали делегаты из фойе, чтобы узнать, что случилось. Многие интересовались искренне, для других всякое разоблачение было только сенсацией.
Обличительная речь Ганса Мантри Удама была совершенной неожиданностью для организаторов конгресса. Да и оратор не собирался выступать так резко. Его рассердили глупые и дерзкие реплики с мест.
Ганс Мантри Удам все еще стоял на трибуне, размахивая актом, и только по его широко раскрытому рту можно было видеть, что он продолжает речь.
Это выступление подкрепило обвинения советской делегации и, кроме того, указывало на филиал Института Стронга как на центр биодиверсии, как на арсенал биологического оружия для Океании. Но подавляющее большинство участников конгресса являлось агентами Луи Дрэйка. Поэтому отовсюду неслись возгласы: «Бред сумасшедшего!», «Ложь!», «Клевета!», «Красная пропаганда!».
Когда ученый сошел с трибуны, председатель выключил глушитель и объявил перерыв. Профессор Джонсон поспешил к Гансу Мантри Удаму со словами одобрения. То же самое сделали и члены советской делегации.
Каково же было изумление аудитории, когда по возобновлении заседания председательствующий торжественно попросил извинения у Ганса Мантри Удама за вынужденный перерыв и попросил его продолжать свою речь, отметив исключительную важность заслушанного сообщения.
Ганс Мантри Удам растерялся. Этого он, как и вся аудитория, никак не ожидал.
— Но… — Тут председатель сделал паузу, затем продолжал: — Выступление господина Удама не оригинально. Впервые о чрезмерном заражении вредителями и болезнями сельскохозяйственных плантаций в Индонезии нас известил не кто иной, как индонезийский филиал Института Стронга. Я прочту сообщения, помещенные в газетах.
Он прочитал несколько заметок и, в частности, интервью преподобного миссионера Скотта с острова Суматра.
— Итак, — продолжал председатель, — причину этого заражения индонезийский филиал Института Стронга и миссионер Скотт видят в нездоровой конкуренции двух враждующих англо-голландских компаний. Не кто иной, как филиал Института Стронга, просит принять против этого меры. Значит, обвинения против Института Стронга отпадают. Обвинять его могут только представители упомянутых компаний. Поэтому, признавая ценность сообщения Ганса Мантри Удама о степени заражения плантаций, я прошу не касаться вопроса о виновнике заражения. Мы создадим комиссию, и она установит это на месте. Прошу вас, господин Удам, продолжайте!