Черный смерч
Шрифт:
Уника переменилась в лице, но смолчала, и лишь когда неподалёку, предвещая появление искажённого духа, заволновалась вода, сказала:
– За свои дела я сама и отвечу перед родом и своей душой. А ты пока делай, что я сказала.
– Я и так молчу, – буркнул Таши.
Чудовищный Туран извергся из речных волн. В когтистых лапах демона билась четырёхсаженная белуга. Великан кинул добычу на берег, схватив дубину, саданул по рыбьему черепу, превратив сопротивление в конвульсии. Длинным когтем распорол дряблое после нереста рыбье брюхо.
– Вот, рыбка! Ребёнку кушать!
– Молодец, –
– Давай-ка костерком озаботься, придётся тут на днёвку остановиться. Часа на два, не больше. А потом всё равно уходить надо.
Куски белужины нанизали на длинные прутья и зажарили над углями. Роник сам есть не мог, Унике пришлось нажёвывать рыбную кашицу и кормить шестилетнего мальчишку словно грудного ребёнка. Даже глотать Рон толком не мог, разжёванная кашица текла по подбородку. Туран сидел, опасливо отстранившись от огня, и немигающим взором смотрел на мальчика. Иногда он неловко поднимал руку, стараясь втянуть когти поглубже, но так и не решившись коснуться ребёнка, опускал. К рыбе он не притронулся и лишь следил подозрительно, не сожрёт ли Таши всю восьмидесятипудовую рыбину, принесённую на обед обретённому родичу.
Уника кормила Рона, демонстративно не замечая мучений чудовища, и лишь когда ребёнок был с горем пополам накормлен, йога обратила острый прищур на Турана и спросила:
– Малыша побаюкать хочешь? – И, не дожидаясь ответа, протянула ребёнка, которого уже давно удерживала из последних сил. – Только смотри – осторожнее, это тебе не на смерче верхом гонять. Если что – сразу мне его возвращай.
Туран нерешительно протянул ладони, принял тельце, которое в его лапах казалось особенно беспомощным и беззащитным. Свернувшийся калачиком Рон как раз уместился в Турановой пригоршне.
– А-аа-а!.. – зарычал демон, покачивая ладони на весу. – Баю-бай!
Йога, отвернувшись, скороговоркой шептала какие-то заклятия, сплетая пальцы сложным узором и время от времени коротко дуя на них. Словно в ответ из пальцев Турана поползли когти, они становились всё длиннее – с локоть, с два локтя… – изгибались, покуда не коснулись запястий, образовав над безразличным ко всему Роником подобие костяной решётки.
– А-аа-а!.. Баю-бай!..
– Ну вот и всё, – удовлетворённо произнесла Уника. – Теперь он будет послушным. Зачаровала я его, а память прочистила, сколько могла. Осталось только к делу беднягу пристроить. Вот пока пусть Роника нянчит.
– А не растрясёт он его? – спросил Таши, недоверчиво разглядывая раскачивающиеся когтистые лапы. То, что творил Туран, не слишком напоминало детскую люльку, скорее уж качели.
– Растрясёт… – вздохнула Уника. – Только мы с тобой его ещё вернее растрясём, пока до селения дотащим. Да и в селении… сам видишь, какой он. Ну будет с ним мать возиться, кормить жёванным, убирать как за младенцем – так всё равно он без движения зачахнет. Год протянет, может быть, два, а там и помрёт. Нельзя человеку разом в двух мирах жить. А как тело дышать перестанет, то и душа переменится, обратится бесприютным духом. Так что судьба у мальчишки в любом случае незавидная.
– Может, Ромар пособит или Калюта? Ежели он в верхнем мире заблудился,
– Не бывало такого прежде, да и сейчас, мыслю, не будет. Ромар по верхнему миру ходить толком не умеет, для этого руки нужны, а Калюта слаб покуда. А и был бы могуч, всё одно ничего бы не сделал. Сам посуди: надо целый мир прочесать, чтобы найти одного человека. Так его там, поди, ещё и не признаешь. Попробуй угадай, каков он в верхнем мире. Может, обратился в такое вот чудище, как наш Туран, и пугает всякую нежить. А на самом деле – никакое это не чудище, а потерявшийся ребёнок. Туран ведь тоже не всегда был таким. Я-то его хорошо запомнила, был он обычным стариком, злым и неумным. К смерти меня присудить хотел, а теперь вот самого смерть не берёт. Жаль его, а ничего не поделаешь. Пусть хоть с Роном потешкается, так им обоим полегче будет.
– Баю-бай!.. – рычал демон, обнажая зубы, которым позавидовал бы полувымерший зверь махайрод.
– Ты собирайся, – напомнила Уника сыну. – Теперь мы быстро пойдём, но всё равно, тут зря сидеть нечего.
– Так я собран, – отозвался Тащи.
– Белужинки возьми, вечером поесть и утром. Экая рыбина пропадает.
– Туран новую поймает, – беспечно отмахнулся Таши.
– Поймать-то поймает, но и реку зря зорить не след. И без того мы своими делами Великую сильно взбаламутили. Так что не ленись, вырезай лучшую часть.
– Видишь – делаю уже… – проворчал Таши, ловко орудуя священным ножом.
«А ведь нож ему в самый раз по руке, – подумала йога, с нежностью глядя на сына, которому только что сделала выволочку, – и святыню парень держит просто, без трепета. По всему видать, быть ему вождём. Лишь бы только ничего с ним не случилось, да ещё чтобы помогли предки с мэнками управиться».
Таши собрался, навьючил на спину мешок, помог матери продеть руки сквозь лямки заплечной торбы. Туран сидел, прикрыв жёлтые глаза, и хрипел колыбельную.
– В путь пора! – позвала йога.
Великан вскочил, переложил мальчика на согнутую левую руку, прижав его к груди. Правой ухватил выдранный древесный ствол.
– Будьте настороже! Кругом враги!
– Чтоб тебе это раньше помнить! – попеняла Уника.
– Осилим! – огромными прыжками Туран понёсся вдоль берега, мгновенно оставив позади спешащих попутчиков.
– Никуда он мальчонку не затащит? – обеспокоился Таши.
– Нет. Он теперь Роником к нам привязан крепче, чем сыромятным ремнём. Где бы ни бегал – назад вернётся и мальчонку сбережёт.
– А мы что, так и пойдём вчетвером в селение? Ты же говорила, ему туда нельзя.
– Так и пойдём. Ну, не до самого селения. Там он погуляет маленько, а потом мы его снова с собой возьмём.
– Куда?
Некоторое время Уника шла молча, словно не слышала последнего вопроса. Сосредоточенно смотрела под ноги, выбирая дорогу среди россыпи речных валунов. На копьецо, вновь перекочевавшее к ней в руку, она опиралась как на посошок, с какими старухи по селению ковыляют, но шла быстро и неутомимо, как охотнику впору. Потом вскинула голову, словно разглядела что-то на смутном из-за жаркого марева восходном берегу, и произнесла, глядя туда, в заречную даль.