Черный сокол. Снайпер из будущего
Шрифт:
В Кремле было тесно. Все избы были набиты воинами. На площади и даже во дворах стояли шатры. И везде куда ни глянь – лошади всех мастей.
Когда Олег предложил ввести армию в Московский Кремль, у князей аж глаза на лоб полезли.
– Да как же мы их всех разместим?! – патетически вопрошал двадцатичетырехлетний Владимир Юрьевич, князь московский. – А кони?! – спохватился молодой градоначальник. – Чем коней-то кормить? Да по городу от ратных и их лошадей пройти будет негде!
«Ну, пробки это вечная проблема Москвы», – съязвил про себя Горчаков.
Всеволод Юрьевич и Роман Ингваревич,
– А со сбегами как быть? – задал дельный вопрос Еремей Глебович.
– А вот для них точно места не хватит, – ответил Горчаков. – Беженцы пусть двигаются дальше на Владимир.
– Мороз. Дети, – напомнил воевода.
– Да все я понимаю! – скривился Олег. – Ну а куда деваться? – развел он руками. – Пусть как-то потерпят. Все лучше, чем от монголов мученический венец принять. Кстати, и половину москвичей тоже бы надо с ними отправить.
– Что?! – задохнулся от возмущения Владимир Юрьевич.
– Погоди, княже, не горячись, – постарался урезонить его Горчаков. – У нас ведь и выбора-то особого нет. Крепость московская давно строилась. Мала она уже для такого города. Вон сколько народу у вас вокруг стен в деревеньках да усадьбах живет. Если все за стены сбегутся, то тогда уж точно негде и развернуться будет. Ну сам помысли, – воззвал к разуму Олег, – ежели не жителей во Владимир отправлять, тогда ратных придется туда слать. Не стыдно потом будет, что вои сидят во Владимире, а детишки с бабами здесь с монголами воюют?
– А почему во Владимир, а не в Тверь? – поинтересовался Еремей Глебович. – От Твери, если что, и до Новгорода недалече.
– Не успеют беженцы до Твери добраться, – ответил Горчаков. – Послезавтра монголы сюда придут и сразу пошлют рать налегке изгоном по Новгородской дороге. За припасами. И крестьян да горожан со скотом и скарбом они раньше нагонят, чем те до Твери дотопают.
– Так почто ты предлагаешь все наше войско за стенами схоронить, ежели ему самое место на Новгородской дороге в засаде? – удивился Еремей.
– А с чего ты, Олег Иванович, взял, что монголы на Тверь пойдут? – вступил в разговор Всеволод Юрьевич. – В сторону Владимира земли побогаче будут.
– Чтобы взять Владимир, – начал отвечать со второго вопроса Горчаков, – монголам все их войско понадобится. А если они раньше времени земли до Владимира разорят, то как потом на него пойдут? А о засаде я и сам сперва подумал, – ответил Олег воеводе, – да только проку с нее большого не будет. В лучшем случае истребим еще один тумен, зато Москву с Владимиром и Суздалем потеряем.
– Это отчего же? – не понял Всеволод.
– Оттого что сил наших только на один тумен и хватит, – принялся растолковывать Горчаков. – На остальное монгольское войско мы с десятью тысячами уже не пойдем. А здесь под Москвой у нас сейчас есть возможность сорвать весь поход. Если снаружи будем монгольский лагерь атаковать, то к обозам можем и не прорваться. А если из-за стен ударим, то до камнеметов монгольских мы уж точно доберемся, поскольку они как раз у этих самых стен и будут стоять. А без них монголы ни одного города взять не смогут. Вот и
Весь «высший командный состав московского гарнизона» собрался на дозорной площадке башни над Боровицкими воротами. Окончание треугольного мыса между Москвой-рекой и речкой Неглинной являлось самым высоким местом Боровицкого холма. Отсюда было хорошо видно, что происходит и за Неглинной, и за Москвой-рекой. И от этого зрелища всем было малость не по себе. Кремль со всех сторон окружал огромный воинский лагерь, над которым поднимались в небо тонкие дымки от тысяч костров.
– Много ж, однако, нехристей! – передернул плечами под лисьим полушубком Владимир Юрьевич. – Пали на Москву, аки прузи.
«Точно подметил, – подумал Олег, – монголы действительно саранчу напоминают, и не только числом, но и тем, что после них ничего не остается».
Он стоял, положив руку на толстое бревно ограждения, опоясывавшего верхнюю площадку башни, и наблюдал за суетой внизу метрах в восьмидесяти от стены.
День был ясным и солнечным, снег сверкал так, что приходилось щуриться. Под крутой шатровой крышей с козырьком, возвышавшейся на столбах над площадкой, гулял ледяной ветерок. Мороз щипал щеки. Время приближалось к полудню.
– Пора, я думаю, – громко сказал Горчаков, развернувшись к князьям и боярам. – Самое время сейчас ударить.
Внизу под стенами артиллеристы монголов закончили установку укрытий и начали собирать натяжные «блиды» и «манжаники» – требушеты. Вопреки расхожему мнению, бытовавшему в мире Олега, делали это не русские пленные, а расчеты метательных машин, доходившие до сорока-пятидесяти человек. Пленные нужны были монголам для другого, они должны были заваливать рвы перед штурмом. И вот тут им приходилось круто: тех, кто не хотел помогать врагу и тащить фашины в ров, убивали монголы, тех же, кто из страха немедленной смерти бежал к стенам, расстреливали защитники города. Еще монголы часто применяли тактику «живого щита».
Горчаков помнил только три подобных случая из своей истории: фашисты при штурме Брестской крепости в одну из атак шли, прикрываясь женщинами. Чеченские бандиты, захватившие больницу в Буденновске, расставили в окнах женщин. И еще пират Генри Морган, бывший мерзавцем каких мало, при штурме Панамы выстроил перед своими головорезами захваченных дворянок и монахинь ближайшего монастыря. «Благородные» пираты сначала изнасиловали бедных женщин, а потом спрятались за их спинами во время штурма. Испанский комендант Панамы, поклявшийся либо отстоять город, либо умереть, приказал дать залп из пушек и мушкетов. В итоге несчастные женщины полегли пол пулями и картечью вместе с пиратами. Всего три случая за четыреста лет – а монголы занимались такими вещами регулярно! Правда, в качестве «живого щита» они использовали в основном мужчин. Но не из гуманности, а просто потому, что женщины не выдерживали длительного общения с «благородными» и «рыцарственными монголами», как их на полном серьезе называл в своих работах Гумилев. Черные пятна от костров, а между ними россыпь обнаженных женских тел, застывших на снегу, были верной приметой того, что на этом месте монголы стояли лагерем.