Черный сорокопут. Дьявольский микроб

Маклин Алистер

— Радист был не дурак, — продолжает Визерспун. — Потеряв тебя, он догадался: ты сменил частоту. Он выследил тебя на аварийных частотах. Услышал название Вардю. Дважды. Понял: что–то здесь не так. Зафиксировал буква в букву твои переговоры с «Аммандейлом». Выждал десять минут и включил передатчик.

Я все еще копирую статую с острова Пасхи, каменного идола, изрядно потрепанного ветрами столетий. Конец? Не обязательно. И, однако же, похоже, что так.

— «Ридекс Комбон Лондон» — телеграфный адрес тво; его шефа? допытывается он. Бесполезно пудрить ем; мозги, уверяя, что отстукивался поздравительную тел грамму по случаю дня рождения

моей тетушки Мирты Пугни. И я киваю. — Так и предполагал. А потому я послал туда свою радиограмму открытым текстом, поскольку не располагаю вашим кодом. Именно же такую: «Прошу игнорировать предыдущее послание. Ситуация контролируется. Избегайте попыток связаться со мной сорок восемь часов». Я осмелился подписать депешу твоим именем. Как считаешь, Бентолл, инцидент исчерпан? Я молчу. Да и что тут скажешь? Никто теперь на меня не смотрит. Разглядываю свои руки. Даже Мэри не смотрит в мою сторону. Видно, не там, где надо, появился я на свет и не тогда, когда следовало. Мне бы родиться в Риме две тыщи лет тому назад. Тогда я мог бы уйти из жизни, бросившись на собственный меч. Передо мной проплывает видение: разверзшаяся, кровоточащая рана, и по напрашивающейся ассоциации я обращаюсь к Визерспуну с просьбой:

— Разрешите хирургу заняться моей рукой? Он разглядывает меня долго, придирчиво и подытоживает:

— Сожалею, что жизнь развела нас по разные стороны баррикад. И вполне понимаю, почему начальство остановило свой выбор на тебе. Опасный ты человек!

— Более того, удачливый. Я еще поучаствую в твоих похоронах.

Он еще на секунду задерживает взгляд на моей персоне, после чего обращается к Брукману:

— Займитесь его рукой.

— Спасибо, профессор Визерспун, — вежливо говорю я.

— Леклерк, — равнодушно сообщает он. — Никак не Визерспун. Старый болтливый дурак отыграл свою роль и покинул сцену.

Славно потрудился Брукман. Вычистил мои раны чуть Не проволочной щеткой, зашил, замотал фольгой, забинтовал, накормил меня таблетками и для пущей важности вкатил парочку уколов. Будь мы с ним один на один, я сплясал бы от боли танец дервиша, но при свидетелях не стал рисковать репутацией британской разведки. Когда он завершил курс врачевания, я без всяких церемоний перебрался поближе к капитану Гриффитсу. Визерспун точнее, Леклерк — сел рядом.

— Тебе получше, Бентолл?

— Хуже не бывает. Если собакам положен ад, вашему пинчеру там самое место.

— Согласен… Скажите, капитан Гриффите, кто из ваших ученых главный?

— Очередную пакость задумали? — спросил седой капитан.

— Я не склонен повторять вопросы, — мягко сообщил Леклерк, переводя невидящий взгляд на убитого.

— Харгривс, — устало проговорил Гриффите. За дверью слышались голоса. — Зачем, Леклерк? Он только что встретился с женой. После многомесячной разлуки. Разве он способен сейчас отвечать на вопросы. Допрашивайте меня вместо него. В конце концов, я здесь отвечаю за все. Я, а не Харгривс.

Леклерк, пораскинув мозгами, спросил:

— Отлично. Каков уровень готовности «Черного сорокопута»?

— И это все, что вас интересует?

— Да.

— «Черный сорокопут» почти готов к запуску. Остается смонтировать стартовую систему.

— Что помешало закончить эту работу?

— Исчезновение доктора Фейрфилда. — Я попытался сфокусировать зрение на капитане Гриффитсе — не самая простая задача в калейдоскопе видений и голосов! — смутно осознавая,

что только сейчас до него дошло, почему исчез Фейрфилд. Уставившись на Леклерка, он прохрипел: — О Боже! Конечно, конечно…

— Конечно! — гаркнул Леклерк. — Не о нем речь! Почему же стартовую систему не смонтировали своевременно? Насколько мне известно, взрывное устройство поставили месяц назад.

— О Господи, откуда вам это известно?

— Отвечайте на вопрос!

— Фейрфилд опасался, что взрывчатка может в условиях жары повести себя непредсказуемо. А тут еще дополнительный риск старта. — Загорелая рука Гриффитса стерла пот с окровавленного лица. — Вам следует знать: испытание любой бомбы, начиная с двухфунтовой и кончая водородной, обычно оттягивается до последней секунды.

— Сколько времени требуется на запуск?

— Фейрфилд однажды при мне назвал срок: сорок минут.

— Лжете, капитан, — корректно заметил Леклерк. — Я знаю: важнейший плюс «Черного сорокопута» — ра кета взлетает мгновенно. '

— В условиях войны — да. Но пока нет уверенности во взрывчатке. Надежна она или ненадежна…

— Итак, сорок минут?

— Сорок минут.

— Слышишь, сорок минут, — сказал, обращаясь ко мне, Леклерк.

— Слышу урывками, — пробормотал я, — мой слух барахлит.

— Тебе дурно?

— Почему это мне дурно? — Я попытался продемонстрировать ему крайнее изумление, но его физиономия куда–то провалилась. — Почему мне должно быть дурно?

— Ты можешь запустить ракету, Бентолл?

— Я специалист по жидкому топливу, — с трудом выговорил я.

— А мне известно другое, — теперь эта физиономия нашлась. В трех дюймах от моего носа. — Ты был ассистентом Фейрфилда в Гепворте. И специализировался на твердом топливе. Я знаю.

— Ты знаешь чертовски много.

— Итак, ты можешь подготовить запуск? — настаивал он.

— Виски, — сказал я. — Дайте глотнуть виски.

— О Господи! — Он сопроводил это восклицание доброй дюжиной других, на коих мне, к счастью, не удалось сосредоточиться. Потом окликнул кого–то из своих. Китаец сбегал, видимо, в офицерское жилище. Так или иначе, пару секунд спустя в руку мне сунули стакан.

Глянул я сквозь туман на него, на свои пальцы — и два глотка опорожнил. Прокашлялся, отер слезы. Tenepь я видел почти нормально.

Леклерк коснулся моей руки.

— Итак, что скажешь? Под силу тебе запустить «Черного сорокопута»?

— Не ведаю даже, как к нему подступиться.

— Ты болен, — беззлобно сказал Леклерк. — Не соображаешь, что городишь. Отоспись.

Глава 10

Пятница 10 утра — 1 час дня

Спал я два часа. Когда проснулся, солнце стояло высоко в небе, и доктор Харгривс осторожно, как ему казалось, тряс меня за плечо. Меня укрыли одеялом, почему он и забыл о состоянии моего левого плеча. Я попросил его быть повнимательней. Он обиделся. Тон, что ли, был у меня такой. Потом я отшвырнул одеяло, сел. Чувствовал себя отвратительно. Все тело ныло, рука и плечо неистово пульсировали, но усталость почти прошла, голова прояснилась, чего и добивался Леклерк. Ибо не мог в здравом уме рассчитывать, что спотыкающийся, заикающийся индивид — ни дать ни взять пьяница на пороге белой горячки — наладит сложнейшую техническую систему мощностью в сотни тонн взрывчатки. Я умею тешить себя — в исключительные, конечно, минуты — иллюзиями. Но полагать, будто Леклерк оставил меня в покое? Подобных иллюзий я не питал.