Черный сорокопут
Шрифт:
– Что случилось с собакой?
– шепотом спросила она.
– Я убил ее.
– Я достал из-под подушки окровавленный нож.
– Вот этой штукой.
– Откуда у тебя нож? Откуда?.. Расскажи-ка мне все по порядку.
И я ей все рассказал, а она за это время промыла и перебинтовала мне руку. Чувствовалось, что труд фельдшерицы ей не по душе, но проделала она его с предельной добросовестностью.
Когда я завершил повествование, она спросила:
– Что же ты обнаружил на другом конце острова?
– Не знаю, - честно признался я, - Строю всяческие
Она ничего не сказала. Закончила бинтовать руку. Помогла мне облачиться в рубаху с длинными рукавами. Восстановила швы и пластырные нашлепки на щиколотке, прошла к шкафчику и вернулась с сумочкой.
– Собираешься пудрить носик на радость своему ухажеру?
– Твой, а не мой.
Я и опомниться не успел, как она принялась натирать мне лицо каким-то кремом, присыпая его пудрой. Чуть погодя, она откинула голову, оглядывая результат своей работы.
– Ты неотразим, - молвила она, вручая мне зеркальце.
Выглядел я ужасно. Любой страховой агент, бросив на меня испуганный взор, тотчас ускакал бы верхом прочь на своей авторучке. Осунувшееся лицо, налитые кровью глаза, а под ними синяки были всецело на моей совести, благородная же бледность кожи, не вызывающая особых подозрений, являлась заслугой Мэри.
– Чудесно, - согласился я.
– А если профессор принюхается к этой пудре? Что тогда?
Она вынула из сумочки крохотный пульверизатор.
– Я вылила на себя пару унций "Ночной тайны". В пределах двадцати ярдов ни один запах теперь не привлечет его внимания.
– Твоя убежденность мне понятна.
– Я наморщил лоб. "Ночная тайна" и впрямь оказалась сильной штукой. Быть может, благодаря количествам, кои пошли в работу.
– А если я вспотею? Не потекут эти кремы вместе с пудрой по лицу ручьями?
– Есть гарантия, - улыбнулась она.
– Если что не так, предъявим иск изготовителю.
– Еще бы, - невесело отозвался я.
– Интересная возникнет ситуация. "Тени покойных Дж. Бентолла и М. Гопман намерены возбудить дело..."
– Прекрати!
– сказала она зло.
– Немедленно прекрати!
И я оставил этот тон. В некоторых отношениях она была чувствительна, даже ранима до крайности. А может, я был слишком бестактен и легкомыслен.
– Полчаса еще не прошло?
– сменил я пластинку.
– Да, - кивнула она. Пожалуй, пора идти.
Мы спустились вниз по ступенькам и сделали шагов пять на солнцепеке. Этого маршрута хватило на аннулирование всех ее гримерских ухищрений. Я чувствовал, что выгляжу безобразно. Функционирует лишь одна нога, вторая, разутая, волочится по земле. Приходится всю свою тяжесть переносить на костыли. И каждое соприкосновение левого костыля с горячей землей отзывается яростной болью в руке. От пальцев - к плечу, там поперек спины и аж до самой макушки. Не понимаю, каким образом израненная рука может вызывать головную боль. Но вот ведь факт, вызывает. Есть над чем подумать докторам.
То ли он, этот Визерспун, стоял в дверях, дожидаясь нашего прихода, то ли услышал тяжкую поступь костылей, так или иначе, дверь распахнулась, и старик ринулся
– Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!
– Он, озабоченно суетясь, подбежал ко мне, схватил за руку.
– Ваш вид... Я хочу сказать, это потрясение сильно на вас сказалось, мой мальчик. Боже милосердный, вы обливаетесь потом!
Он не преувеличивал. Пот действительно струился по моему лицу, начиная с той минуты, как он схватил меня за левую руку повыше локтя. Он в полном смысле слова выворачивал мне руку, воображая, будто помогает ноге.
– Все будет нормально.
– Я поприветствовал его тусклой улыбкой. Просто спускаясь с крыльца, подвернул ногу. В остальном - полный порядок.
– Вам не следовало выходить, - наставлял он меня.
– Какая глупость! Какая глупость! Мы бы прислали вам еду! Однако раз уж вы пришли... Боже, меня не оставляет чувство вины...
– Да ни в чем вы не виноваты, - утешал я его; он перехватил мою руку повыше, чтоб помочь мне взойти на крыльцо, и я с некоторым удивлением заметил: домик-то покачивается.
– Откуда вам было знать про дефекты пола.
– Но я ведь знал. Я ведь знал, вот что угнетает меня превыше всего! Непростительно! Непростительно!
– Он усадил меня на стул посреди гостиной.
– О Господи, вы очень плохо выглядите. Может, коньячку? Как насчет коньячка?
– Ничего лучшего не придумать!
– признался я честно.
Он снова вложил всю свою разрушительную энергию в колокольчик. Принесли бренди. Пациент ожил.
Он выждал, когда я выцежу половину порции, после чего спросил:
– Может быть, мне следовало бы вновь осмотреть вашу щиколотку?
– Спасибо, но кажется, в этом нет необходимости, - беззаботно откликнулся я.
– Мэри ее врачевала нынче утром. Мне выпало счастье стать супругом квалифицированной сестры милосердия. Кстати, говорят у вас беда. Нашлась ваша собака?
– Пропала - и никаких следов. Очень печально, очень огорчительно! Доберман - я так к нему привык. Да, так привык. Не представляю, что с ним могло при ключиться.
– Он беспокойно затряс головой, налил себе и Мэри по чуточке шерри, присел рядом с ней на кушет ку.
– Боюсь, произошло несчастье.
– Несчастье?!
– Мэри уставилась на него широко от-крытыми глазами.
– На этом мирном милом острове? j
– Боюсь, змея. Здешние гадюки весьма ядовиты, южная часть острова ими буквально кишит. Попадаются они и среди скал у подножия горы... Карла моего пса - могла укусить гадюка. Между прочим, я хотел вас предупредить... ни в коем случае не забредайте в те края. Чрезвычайно опасно! Чрезвычайно опасно!
– Гадюки!..
– Мэри вздрогнула.
– Скажите, а сюда, к домам, они не подбираются?
– Упаси Боже. Вроде бы нет.
– Профессор как бы по рассеянности нежно погладил ее руку.
– Нет надобности волноваться, моя милая. Они испытывают отвращение к фосфатной пыли. Так что примите за правило ограничивать свои прогулки близлежащей территорией.