Черный Стрелок
Шрифт:
Застенов был любвеобилен, но не беспечен: приезжал всегда с двумя охранниками. Один сидел в машине, второй контролировал подъезд. Если бы Уж решил застрелить Застенова, он сделал бы это играючи. Выстрелить с хорошей дистанции из винтовки, оснащенной ночной оптикой, а затем скрыться – куда легче, чем без шума проникнуть в запертую машину, нейтрализовать находящегося внутри охранника (да еще так, чтобы ничего не заметил тот, что в подъезде), а затем отыскать в салоне или в багажнике прибор размером с видеокассету.
Очередной гуляка, вихляясь, направлялся к сиреневым зарослям. Ширинку он расстегнул еще загодя.
– Есть идея, – прошептал
– Какая? – насторожился Уж.
В минувшие два часа основные идеи его напарника генерировались в двух направлениях: пожрать и поспать.
– Кинематографическая.
Гуляка опорожнился и приступил к сложной процедуре засупонивания.
– Братан! – радостно завопил Монах, выныривая из кустов. – Здорово!
Гуляка тупо уставился на него.
– Ты… это… кто?
– Я! – весело заорал Монах, налетая и больно щелкая по головенке червяка, свешивающегося из расстегнутой ширинки.
– Бы-ля! – взвыл мужик. – Бы-ля! Ты!
Монах ловким толчком направил его к мерсу.
– Ты! Сука! Козел! – визжал оскорбленный писун, размахивая руками и норовя поквитаться с врагом. Поквитаться ему не удавалось, поскольку враг все время оказывался вне поля зрения, и законное негодование писуна обрушивалось на толстую спину мерса.
Нельзя сказать, что подобное обращение понравилось тому, кто сидел в салоне, но телохранитель Застенова показал себя человеком дисциплинированным: вместо того чтобы выскочить из машины и лично навешать трендюлей, вызвал по «трубе» напарника:
– Вася, спустись. У меня на капоте алкаши передрались.
Монах элегантно подставился под плюху, взревел:
– А, ты драться!!! – сгреб бедного гуляку, развернул, незаметно, но очень точно ткнул пальцем в живот – и бедолага смачно метнул блевотину на лобовик мерса.
В этот момент рядом возник Уж и вцепился в Монахов локоть.
– Коля, Коля! – запричитал он. – Ну кончай, Коля!
– Убью!!! – ревел Монах, встряхивая несчастного гуляку так, что с него свалились незастегнутые штаны. – Убью!!! – и незаметно поддавал коленом мерс.
Тщедушный с виду Уж висел на нем и жалобно причитал.
Из подъезда появился Вася и, не долго думая, пустил в ход внушительный кулак. Только целил он в Монаха, а попал почему-то по стеклу мерса. Стекло выдержало, набитый кулак – тоже. Монах с пьяным воплем выпустил впавшего в оцепенение гуляку, споткнулся о него и, падая, боднул застеновского телохранителя в переносицу. Боднул и рухнул на него, придавив к земле. Высший пилотаж!
Тут боевая натура водителя не выдержала, он распахнул дверцу… внезапно замолчавший Уж рубанул его по горлу.
– Извини, земляк, – сказал Монах совершенно ошалевшему гуляке. – Обознался. На, опохмелись! – сунул ему стольник и прыгнул в машину.
– А если он в самом деле захочет уехать? – спросил Фома. – Неужели вы его отпустите, Николай Григорьевич?
– Не болтай глупостей! – отрезал Хлебалов. – Сначала надо вымести все лишнее из его башки. Приедет Юматов – пусть думает. Они с Венькой слишком беспокоятся о мальчишке!
– А вы, Николай Григорьевич?
– Я? – Хлебалов хохотнул. – Я, Фома, слишком многого достиг, чтобы беспокоиться о ком-то. Парень пока мне нужен. И в будущем тоже может быть полезен. Свой человек за бугром, преданный и понимающий в тамошних законах дорого стоит.
– Дороже тех миллионов?
Хлебалов хмыкнул.
– Бывает, что и дороже.
– А по мне, – сказал Фома, – я бы подключил
Тут Фома вздохнул.
– Мысль верная, – согласился Хлебалов и посоветовал: – Скажи об этом Застенову.
– Застенов – грубый и несдержанный мужчина.
– Вот это точно! – Хлебалов расхохотался. – И гомиков на дух не переносит.
– Я не гомосексуалист, – обиженно произнес Фома. – Я бисексуал!
– Да мне насрать, – грубо сказал Хлебалов. – Лишь бы ты не ленился и шесток свой знал. Намек понял?
– Понял, – пробормотал Фома. – Сурьин звонил.
– Ну? Что ж ты молчишь, дурень! – рявкнул Хлебалов. – Что?
– Он согласен. Деньги переведет, как только получит девчонку.
– Отлично! – Хлебалов хлопнул секретаря по плечу. – Но расклад будет другой. Пусть переведет половину, потом девчонка, потом – вторая половина.
– А если не согласится?
– Согласится. Один контрольный пакет Речбанка потянет больше. А соплячка – это не только банк, но и весь концерн. Какой был бы для нас вариант! – Хлебалов вздохнул. – А «Речтранспорт»? «Речтранспорт» да моя «рыбинспекция» – и вся Юрь у меня в кармане! Ах Медведев, ах сука, какой вариант погубил! – Хлебалов сокрушенно покачал головой. – От Филина ничего?
– Пока нет.
– Все, свободен.
Фома вышел, а Хлебалов занялся бумагами…
Алеша еще некоторое время наблюдал за ним, потом воткнул на место затычку и двинулся дальше.
На первый «глазок» Шелехов наткнулся случайно: зацепился рукавом за ржавый гвоздь – и нечаянно вывернул пробку, закрывавшую дырку в стене. Заинтересовался, посветил фонариком, ткнул пальцем – и разорвал обои, которые наклеили при ремонте, не ведая о потайном отверстии. Обнаружив первый «глазок», Алексей принялся за поиски других – и преуспел. Смотровыми дырками были «оборудованы» далеко не все комнаты. Так что с кабинетом Хлебалова Алеше просто повезло. Еще в кабинете имелся точно такой же лаз в потайной ход, как в Алешиной комнате. С той разницей, что рядом с комнатой, в которую был «заточен» Шелехов, имелся рычаг, отпиравший тайную дверь из тоннеля (перед тем, как отправиться в путешествие, Алексей убедился, что механизм исправен), а здесь такой рычаг был срезан, а на кирпичной кладке остался черный след газового резака. Возможно, существовал какой-то другой способ попасть в кабинет из потайного хода, но искать Алеша не стал: слишком долго и рискованно.
Подслушанный разговор Хлебалова с секретарем Алеше Шелехову совсем не понравился. Особенно та часть его, которая касалась психиатров. Но в некотором смысле ему даже стало легче. Все-таки он много лет считал Хлебалова другом отца, своим опекуном и человеком, которому можно верить безоговорочно. Вдобавок – чувство признательности к тому, кто оказался рядом, поддержал и направил мальчишку, в одночасье потерявшего обоих родителей, беспомощного в злом и непонятном мире… Пожалуй, еще несколько дней назад Николай Григорьевич значил для Алеши больше, чем отец и мать, которых он потерял много лет назад. И некая доля этой значимости и признательности все еще осталась. Но повиноваться опекуну Шелехов больше не собирался. Тем более, если он все-таки причастен к смерти его родителей… Ну если так, тогда долг Алексея – восстановить справедливость. Алеша не умел мстить и понимал это. Но если потребуется, он научится. Он всему научится, учиться он умеет.