Черный свет
Шрифт:
И вот послышался шум. Это первый боец, видно, что раненый, весь в болотной грязи поднял одну руку, второй опирается на винтовку, как на трость пошел в нашу сторону. Он шел медленно, слегка помахивая свободной рукой.
И тут грянул выстрел!!! Он грянул точно гром. Раненного бросило вперед, рука, которой он опирался на винтовку, описала полукруг, и винтовка полетела вперед.
Суки! Они выстрелили парню в спину! Так нельзя! Я был готов дать команду разнести всю эту кодлу к чертям собачим. Нельзя же так! Нельзя!
В стане противника затявкали винтовки, но пули не летели в нашу сторону.
Мне по станции докладывали, что все готовы к штурму. Я медлил. Чего ждал? Не знаю. Просто курил. Для себя решил, что докурю, никто не выйдет, и все.. А чтобы я делал, если не курил? Просто смотрел на секундную стрелку, как она описывает круг за кругом?
И вот началось шевеление. Все напряглись, затаили дыхание. Точно также затаиваешь дыхание, когда кого-то выцеливаешь, выбирая люфт спускового крючка, и ждешь, чтобы выстрелить между ударами сердца, чтобы ничто не помешало тебе поразить цель. Будь то изолятор на телеграфном столбе или голова противника, который хорошо спрятался и лишь на мгновенье высунулся.
Ну, же!... Чёрт побери, ребята, ну же!!!... Идите!
И словно услышав меня, они пошли... Не все. Сначала с разных участков поднялось пять человек, потом еще десять, все они шли, подняв оружие. Раненных поддерживали товарищи. Они шли к нам. Не доходя шагов десять, бросали винтовки, снимали ремни с подсумками, снимали бронежилеты, вытряхивали из карманов патроны, гранаты, ножи, радиостанции.
Некоторые рвали эмблему "РО". И шли в нашу сторону. Без команды, усаживались на землю перед нашими позициями. И это было только первое движение. Как ручеек, который в талом снегу пробивает первый путь, а потом за ним широкой полноводной рекой наступает весна, точно также и наши противники сдавали оружие.
Всего в плен сдалось сто двадцать два человека. Плюс два, которые у нас были в плену. Двадцать шесть погибли. Кто в бою, кто утонул в болоте.
Раненным как наши доктора, так и пленные санинструктора оказали первую помощь. Сцен братания не было. Но все чувствовали, что все мы граждане России, что мы братья.
Американские инструктора были. Их убили те, кто сидел на земле сейчас перед нами. Это американцы выстрелили в спину тому первому раненному, что хотел нам сдаться.
Миненко подошел.
– Доволен?
– он опять усмехался, скалился.
– Доволен. Люди наши целы, да, и русские также целы.
– А я своих знакомцев вижу.
– Тех, что отправил в зубы к зверю?
– Ага.
– он кивнул.
– Сейчас надо грамотно их отделить.
– Не забудь, что необходимо еще и сообщить американцам, что все в порядке. Радистов, офицеров ищи.
– Я этим уже занимаюсь. Думаю, что получится.
Пленных быстро раскидали по группам.
А вот прячется за спинами своих подчиненных и тот самый подполковник Дробин. Его быстро вытащили из толпы и отвели ко мне.
Я посмотрел на него. Раньше встречались на общих совещаниях, да, торжественных собраниях гарнизонного масштаба. Только он тогда был майором. Память
Рост сто семьдесят пять. Возраст под сорок лет, светлые редкие волосы, наметившуюся лысину тщательно прячет тем, что отпустил с одного бока прядь и укладывает ее на голове. Смешно. Военный, который заботится о своей лысине. Значит, хочет нравится женщинам. А это удовольствие очень дорого стоит. Очень. На безымянном пальце правой руки, там где женатые носят обручальное кольцо, перстень с блестящими камушками. Может и бриллианты. Кто знает, я не силен в побрякушках. Не мужское это дело. Часы также дорогие. Золотые массивные на золотом браслете. В кобуре что-то блестит. Странно, что он оружие не сдал. Дорого оно ему? Наверное, тоже золотое. Или именное, от президента США.
– Ну, здравствуй, Дробин!
Молчит.
– Садись.
– я кивнул на стул.
Он также молча сел, внимательно смотрит на меня. Напряжен. По лицу бегут градины пота. Я бы тоже потел. Все нормально.
– А что ты пистолет-то не сдал? Вытащи, только медленно, и положи на стол.
– Боишься, полковник?
– он впервые усмехнулся, показав ровный ряд ослепительно, не натурально белых зубов. Понятно, американская стоматология. "Голливудская улыбка".
– Дураки не боятся, а после сорока начинаешь о смерти задумываться, что она где-то рядом бродит. До этого срока как-то и не думал и лез к черту в пасть и выходил целым. Пистолет-то двумя пальцами держи и медленно. Понимаю, что ковбойским штучкам тебя научили, только здесь не салун.
– А то, что?
– он медленно вытаскивал.
– Убьешь меня?
– Может я, а может, и кто другой, все мы смертны.
Он положил на стол хромированный наш ПМ. Я взял в руки. Забавно. Все металлические части были отполированы и хромированы, затем вновь отполированы. Блестящая игрушка. Вытащил обойму, она также сияла. И самое удивительное, что и патроны в ней также сверкали. Прямо как не настоящий. Передернул затвор, из патронника выскочил еще один патрон. Взял его, покрутил. Потрогал кончик пули.
– Зачем тебе это? Серебряная что ли?
– Нравится мне.
– он пожал плечами.
– Как-то не по-военному. Игрушка, а не пистолет. На дамский похож.
– На дамский!
– он хмыкнул - Скажете тоже. Самый писк моды военной! Это вы тут по болотам ползаете, всем жить мешаете и не знаете, что в мире творится.
– И что же? Например, ты мне расскажи, просветли меня, отчего ты к оккупантам подался? Хлеб предателя не горек? И отчего офицер, что был в армии майором, предал присягу, своих товарищей и стал подполковником у врага? Просветли.
– Присягу? Присягу это ты нарушил, я не я. Я как выполнял приказы правительства и партии, что в Думе массово заседает, что Президент издал указ, министр обороны отдал приказ, командиры все наши такие же приказы отдали. Вот и все. Я выполнял приказ и не более того. Так, что присягу нарушил ты - полковник со своей бандой. Не было бы тебя, сидел бы я на базе и не таскал бы разномастный сброд по полям, да, деревням заброшенным.
– Что же ты так о своих людях? Они с тобой в бою были.
– Люди!
– он вновь криво усмехнулся, показав ряд белых зубов.