Черный треугольник. Дилогия
Шрифт:
Суть письма сводилась к следующему. Мир несовершенен, ибо преисполнен зла, которое порождает страдания. Что это – возмездие за грехи? Нет. Страдают и праведники, и такие безгрешные существа, как дети, и бессловесные животные. Но допустим, вопреки очевидности, писал Корейша, что претерпеваемые муки – божеское наказание. Но за что, за грехи? Ведь, создавая мир, всезнающий бог не мог не знать, что люди будут грешить. Как же все это совместить с его всезнанием и всеблагостью?
Письмо кончалось довольно логичным выводом: если мир создал бог, он не достоин поклонения из-за присущей ему жестокости. Если же мир дело рук злого духа, то бог еще меньше заслуживает уважения. Зачем поклоняться
В заключение Корейша просил организовать диспут, заверяя епископа, что, если его смогут убедить, он готов тотчас же вернуться в лоно церкви.
Подобного наша семинария не знала со времен своего основания. О каком-либо диспуте или увещевании не могло быть и речи. Епархиальный архиерей, человек жесткий и ограниченный, который, подобно средневековому новгородскому архиепископу Геннадию Гонозову, считал, что спорить с еретиками ни к чему («Люди у нас простые, темные, по мудреным книгам не разумеют, а потому с богохульниками следует не разговоры разговаривать, а жечь их и вешать»), хотел предать Кореина за богохульство суду. Но в дело вмешался Александр Викентьевич Щукин, единственный в епархии человек, с которым владыка считался. Поэтому училищный совет ограничился отчислением Корейши из семинарии «без балла по поведению», то есть с «волчьим билетом».
О дальнейшей судьбе Корейши я имел сведения из третьих рук. Сведения эти отличались крайней неопределенностью и противоречивостью. Говорили, что он создал какую-то секту и странствовал по Руси, обличая священнослужителей и проповедуя бунт против бога, и в одном из сел Подольщины возмущенные крестьяне так его избили, что он скончался в уездной больнице. Другие утверждали, что Корейша умер в Сибири на каторге, куда угодил за богохульство. Поговаривали о лечебнице для умалишенных. Рассказывали, что Корейша жив и здоров и в 1903 году его видели в Петербурге, где он стал ближайшим сподвижником известного Ганона, а позднее, после Кровавого воскресенья, принимал какое-то участие в его убийстве.
А в ноябре семнадцатого года, вскоре после утверждения в Москве Советской власти, я встретил фамилию Кореина в милицейском протоколе с неуклюжим и зловещим названием «О факте обнаружения динамитных зарядов в порталах собора Христа Спасителя». Действительно, в этом храме, где происходили тогда заседания Всероссийского Поместного собора, было совершенно случайно найдено несколько пудов динамита.
Трудно себе даже представить, что могло бы произойти в Москве и во всей России, если бы этот динамит взорвался! У обычно спокойного Рычалова, который все воспринимал с завидным хладнокровием, когда он передавал мне этот протокол, руки ходили ходуном. «Это покушение не на членов Поместного собора, – сказал он. – Это покушение на Советскую власть».
Для охраны Поместного собора немедленно был выделен отряд красногвардейцев, а телохранители патриарха Тихона, ражие монахи, которые, пожалуй, лучше разбирались в оружии, чем в священном писании, получили на складах Московского военного гарнизона карабины и револьверы.
К счастью, эта история продолжения не имела. Расследование же показало, что динамитный фейерверк, являвшийся, по сути дела, всероссийской провокацией, подготовляли не анархисты, как я сразу же предположил (подобные фокусы они именовали атеистической пропагандой действием), а кучка идиотов, называющих себя «Тайным союзом богоборцев». Союзом руководил некий В.Ф.Кореин, успевший бежать из Москвы вместе со своими немногочисленными единомышленниками…
А два года спустя я столкнулся с Корейшей носом к носу в Гуляйполе, куда приехал
Увидев его, я потерял дар речи, хотя ничего удивительного в нашей встрече и не было. Окружение Махно всегда походило на Ноев ковчег. Среди людей, тершихся возле батьки, были садисты типа Щуся, которые выкалывали глаза пленным и бросали людей в паровозные топки; благородные разбойники вроде участника восстания на броненосце «Потемкин» Дерменджи; такие скопцы-фанатики, как Аршинов-Малин; заоблачные теоретики, живущие в мире фантазий, ничего общего не имеющем с реальностью, каким был, например, Барон; сбитые с толку трескотней красивых слов рабочие; украинские узколобые националисты; озлобленные неудачники и профессиональные уголовники, по которым не то что плакали, а просто рыдали тюрьмы. Почему же не занести по доброй русской традиции хоть бы одного юродивого?
Оказалось, что Корейша уже с полгода, как «сеет разумное, доброе, вечное» в культотделе армии Махно.
С диспутами о боге, атеистическими проповедями и динамитом было покончено. Корейша убедился, что этим всевышнего не проймешь, и, видимо, с благословения друга и наставника Махно Аршинова-Малина или высокомудрого Барона, который всегда любил смелые эксперименты, решил подсидеть бога другим, более хитроумным способом.
Люди по своей природе рабы, утверждал он. Рабство у них вошло в плоть и кровь. Они способны убить того, кто попытается освободить их от религиозных цепей. Им необходимо кому-либо или чему-либо поклоняться. Значит, уничтожая старого идола, тут же нужно создать нового.
Человеческую натуру декретом не переделаешь, Робеспьер это понимал и дал французам то, что они от него требовали. Так пусть богом освобожденной России, а затем и всего мира станет красота. Ты понимаешь меня, Косачевский? Всемирный культ красоты. Искусство превратится в религию, а его деятели – в иерархов новой церкви, которая навеки похоронит христианство, буддизм, иудаизм и ислам.
В Гуляйполе я пробыл всего три дня, но Корейше все-таки удалось затащить меня к себе. В тот вечер я получил возможность досконально познакомиться с его новыми идеями.
Трясясь от возбуждения и не замечая тонкой усмешки седоватого человека, которого он мне представил как сотрудника контрразведки и своего единомышленника, Корейша говорил о Всемирном храме искусств, где станут молиться на полотна Рафаэля, Рубенса и Тициана. В этот храм, который после победы мировой революции воздвигнут в центре Европы, будут свезены шедевры скульптуры и живописи из музеев Брюсселя, Вены, Парижа, Дрездена, Петербурга и Мадрида. Не все, конечно. Религия не только изувечила души людей, но и наложила свою дьявольскую печать на их творчество. Поэтому картины того же Рафаэля, Рембрандта, Веласкеса, написанные ими на библейские или евангелические сюжеты, придется, к сожалению, предать огню. Но это будет искупительный огонь. Огонь очищения. Перед Всемирным храмом искусств будут пылать костры, в которых превратятся в золу и пепел тысячелетние заблуждения человечества.
На губах его пузырилась слюна, а в расширившихся зрачках полыхали отблески костров будущего…
Похоже было, что Корейша окончательно свихнулся.
Спорить с ним было, конечно, бессмысленно. Но меня интересовала практическая сторона дела.
Я осторожно поинтересовался, приступил ли он к осуществлению своих грандиозных планов.
Да, приступил. В отрядах повстанческой армия уже проведено несколько бесед о роли искусства в преобразовании мира. Правда, покуда они еще не дали ощутимых результатов. Образовательный уровень бойцов, как мне, конечно, известно, слишком низок. Но он не сомневается, что при переходе к наглядной агитации дело пойдет значительно успешней.