Черный треугольник
Шрифт:
Действительно, в сочетании с утверждением Кербеля, что стразы, отобранные у барыги, в деталях повторяют камни ризницы, а следовательно, их изготовитель видел, и не только видел, но и держал в руках похищенное, сведения, собранные Бориным, превращали сына именитого купца в подозреваемого.
– Вашему Хвощикову можно доверять?
– Если забыть, что он бывший полицейский... - на лицо Борина застыло почтительно-официальное выражение, - то можно. Я имел честь служить вместе с ним десять лет. Хвощиков дельный чиновник. И если позволите,
– В артели "Раскрепощенный лудильщик" тоже нужны дельные люди, возразил я. - Впрочем, я подумаю о Хвощикове. Если он не научился хорошо лудить, может быть, действительно имеет смысл вернуть его в розыск. Что же касается до Михаила Арставина... Хвощиков считает, что фальшивый "Норе" изготовил именно он?
– Нет, Хвощиков так не думает. Для изготовления таких стразов нужны изрядные познания в химии, а Михаил Арставин к наукам никогда склонности не имел. Ветродуй, из тех, кого в народе именуют божьими племянничками. Его папаша за уши из одного класса в другой перетаскивал... Стразы изготовлялись кем-то в Маховке.
– Маховка?
– Так называют притон Махова на Хитровом рынке. Когда весной 1915 года бежал с каторги известный рецидивист Формер, к нам поступили данные, что он скрывается где-то в Москве, скорей всего на Хитровке. Мы тогда основательно шерстили все злачные места. Навестили, понятно, и Махова. Формера мы так и не нашли, во зато во время обыска в нумерах обнаружили ящик с химикатами, необходимыми для изготовления стразов, и несколько десятков фальшивых камней высшего разбора.
– Изготовителя, понятно, не нашли?
– Нет. Да мы его и не искали. Изготовление стразов само по себе законом не преследуется.
– А о "голландце" что-либо узнали?
– Почти ничего, - сказал Борин.
Действительно, сведения о "голландце" были более чем скудны. Они сводились лишь к тому, что его видела жена ювелира Павлова, когда он вместе с Михаилом Арставиным приезжал к ним. У Павловой создалось впечатление, что Михаил и "голландец" давно знакомы друг с другом. Кроме того, Павлова сказала, что, судя по разговору между ним и мужем, молодой человек со шрамом разбирался в тонкостях ювелирного дела. Муж с ним даже советовался о форме огранки какого-то камня. Поэтому Борин высказал предположение, что изготовителем стразов и был "голландец", который через Махова получил возможность осмотреть украденные в патриаршей ризнице камни и сделать с них копии. Теперь они сбывались любителям легкой наживы как подлинные самоцветы ризницы с помощью барыг типа Пушкова.
– А Василия Мессмера вы полностью из всего этого исключаете?
Борин помедлил с ответом.
– Как вам сказать... Хвощиков говорит, что Мессмеры и Арставины были знакомы домами. Из этого, понятно, еще ничего не следует, но... В наше время вообще затруднительно быть в чем-то уверенным. Я ни в чем не убежден, даже в том, что завтра я не окажусь в
– Там нет вакансий, - сказал я, - а кроме того, вы не умеете лудить. Но какие у нас основания расставаться с вами?
– Ну как же? Дворянин, бывший полицейский...
Кажется, тогда в ризнице я слегка перегнул.
– Это, уж позвольте вам заметить, напрасно, - сказал я. - Мы умеем ценить добросовестность, а вы, как я убедился, добросовестны.
Он наклонял голову.
– Лестно.
– Я рассчитываю на то, что ваши знания и опыт значительно облегчат нам борьбу с преступностью в Москве.
– Весьма лестно.
Словом "лестно" Борин отгораживался от меня, как сплошным забором. Но в каждом заборе имеется калитка...
– Кстати, Петр Петрович, - впервые назвал я его по имени и отчеству, все хотел полюбопытствовать: почему вы избрали поприщем для своей деятельности сыскную полицию?
Он удивленно и подозрительно посмотрел на меня. На всякий случай ощетинился.
– Грязная работа?
– Полноте! Как бывший политический преступник могу засвидетельствовать, что этот род деятельности предполагает многие редкие качества, в том числе и ум. Но насколько мне известно, дворянство сыскную полицию не жаловало. Впрочем, если мой вопрос вам неприятен...
– Нет, почему же? - Борин воинственно выставил вперед свою бородку, но затем в его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки: - Игра воображения!
– В каком смысле?
Вместо ответа он неожиданно весело спросил меня:
– Вы в сыщиков-разбойников никогда не играли?
– Играл. Правда, давненько, еще до семинарии...
– Значит, вас уберег ваш ангел-хранитель. А мой своими обязанностями пренебрег...
– Выходит, Совету милиции надо вашего ангела-хранителя благодарить?
– Кого ж еще? С его согласия мое детство на многие лета затянулось. Я в сыщиков-разбойников и в гимназии играл. Но к шестому классу я уже был не рядовым сыщиков, а шефом криминальной полиции Франции Видоком. Так же, как и он, я был вначале преступником, трижды бежал с каторги, а затем предложил свои услуги правительству Наполеона I. "Только преступник сможет победить преступление", - сказал я и вместе с двенадцатью каторжниками, своими помощниками, за год выловил в Париже почти тысячу убийц, взломщиков и воров...
– Блестящая карьера! - сказал я.
– Еще бы! А главное - она продолжалась. В седьмом классе, когда мои приятели зубрили спряжение латинских глаголов, я уже был шефом криминальной полиции Лондона Джоном Филдингом, слепым сыщиком, который узнавал по голосу каждого из трех тысяч лондонских рецидивистов. Затем я превратился в Алана Пинкертона. Я основал в Американских Соединенных Штатах Национальное сыскное бюро, избрал его эмблемой изображение широко раскрытого глаза, а девизом слова: "Мы никогда не спим". Я тогда выловил много преступников и даже раскрыл заговор против президента Линкольна...