«Черный туман»
Шрифт:
Они снова засмеялись. Но в этот раз смеялись не так дружно. Что-то им мешало быть веселыми и раскованными. И Генрих сказал:
– Именно так. Россия вообще очень богатая страна. И нам ее не победить.
– Но люди живут очень бедно.
– Они только начали жить, а тут мы со своими танками и самолетами. И иванам не осталось ничего другого, как построить танки и самолеты намного лучше наших. Они отдали все, чтобы построить эти самолеты и танки. А сами остались жить в ветхих хижинах. Такой народ заслуживает уважения.
– Ты прав. И теперь мы это
– Чепуха! У них все забрали комиссары и жиды! Вот почему они живут как нищие.
– Помолчи. Ты рассуждаешь, как эти партийные идиоты, которые и довели все дела до такого состояния.
– Когда же к нам поступит новое оружие?
– Секретное?
– Да, о котором нам протрубили все уши.
– Оно у нас в руках, дружище. Лучшее в мире. Что у тебя за плечом?
– Карабин системы Маузера калибра семь-девяносто два миллиметра, герр обершютце! – живо, как в строю, отчеканил солдат и ухмыльнулся.
– Нет, не просто карабин, а лучший в мире карабин. А за поясом что? Лучшие в мире гранаты. Да и ремень твой из настоящей свиной кожи и пряжка на нем из настоящего олова. Все очень качественное и прочное. Ты сгниешь где-нибудь в русском болоте, а твой ремень будет лежать в земле, как новенький.
– Да, это утешает.
– На ногах у тебя, – продолжал не без иронии тот, которого называли Генрихом и обершютце, – лучшие в мире сапоги, в которых два года назад под Москвой обморозила ноги вся группа армий «Центр». На голове… Скажи, Вилли, чем можно украсить такую тупую голову, имеющую очень правильный арийский череп?
– Это уже не смешно, Генрих.
– Конечно. Я и не смеюсь. Я говорю о твоем лучшем в мире стальном шлеме, дубина. Нам просто не хватает меди. И потому нас, тупых и послушных идиотов, погнали сюда, в Россию. Из нас вначале вытряхнули мозги. На плацу, на полигоне, на стрельбище. А потом привезли сюда. Здесь мы очень кстати.
– Генрих, тебя понесло. Успокойся, старина. Нам здесь всем одинаково хорошо. И дело не в меди. Хотя ее рейху действительно не хватает.
– …А в блиндаже нас дожидается самый дисциплинированный солдат нашего фузилерного полка и лучший в мире унтер-офицер Бальк. Чего же ты еще хочешь от нашего фюрера? Он дал нам все! Все, что у него было и есть! На, возьми сигарету и успокойся. И знай, что это сигарета из самого что ни на есть лучшего в мире эрзац-табака.
– Твой крик, Генрих, наверняка слышат русские. Сейчас закинут сюда парочку тяжелых мин. Теперь у них много минометов. И мин тоже.
– Лучше бы мои вопли услышали в Берлине. А иванам это дерьмо тоже надоело. Что, скажешь не так?
Дальше они пошли молча.
Когда вернувшийся из леса патруль исчез в блиндаже, к сидевшему в окопе подполз еще один разведчик, одетый в такой же камуфляжный комбинезон. Он двигался медленно, как озябшая ящерица. Но в движениях его чувствовалась уверенность опытного воина. Он втиснулся в окоп, сунул ППШ между ног и сказал:
– Ну что, Сашка? Высмотрел что?
– Высмотрел. Вон, видишь, чирки плавают.
– Видать,
– Смотри, смотри, как он ее обхаживает! А мы, Кондратий Герасимович… – И Воронцов махнул рукой.
– Весна! – вздохнул Нелюбин. – Сейчас все живое друг на дружку лезет. Ну, говори, что ты тут выведал?
– Патруль – три человека. Вооружены винтовками. Без пулемета. После каждого выхода – два часа отдыха. С собой носят радиопередатчик.
– Богатые. И что-то не верится, что эти два часа лес они оставляют без призору. Не похоже это на немцев.
– Устали. Да и обрусели они тут, за три-то года.
– А может, еще где такой же блиндаж имеется?
– Ребята все обшарили. Только этот. И тропа отсюда прямиком на хутор. Там у них и минометная батарея, и пункт боепитания, и радиостанция. Минометные плиты лежат на дне противотанкового рва постоянно. Замаскированы. А «трубы» они уносят в деревню. Возле рва выставлен часовой.
– Радиостанция есть и у наблюдателя на косе, и наверняка в блиндаже.
Воронцов и Нелюбин еще несколько минут наблюдали за игрой чирков, потом выползли из окопа и скрылись в зарослях крушины и жимолости.
Группа поиска капитана Гришки весь день обшаривала лес, прилегающий к Василевским болотам. Разведка на хутор ничего определенного не дала. Старик, опрошенный одним из младших лейтенантов, который ходил в Васили, показал, что самолеты два дня назад над хутором пролетали, что летели они в сторону Чернавичей, на Омельяновичи, а назад возвращались другой дорогой, а сколько их было, он не помнит. Попытались на старика нажать, он вообще замолчал, начал путаться, что-то придумывать. Испугался. Вот и ищи теперь ее, другую дорогу…
Но все же удалось выяснить хотя бы примерное направление этой другой дороги. Самолеты после бомбежки станции возвращались севернее. Примерно такой же маршрут показывал и второй пилот группы прикрытия лейтенант Смирницкий.
– Севернее нас работает другая наша группа, – сказал капитан Гришка, когда они в очередной раз собрались, чтобы подвести итоги поиска и решить, что делать дальше. – Старший лейтенант Сапожников и лейтенант Васинцев из полковой разведки.
Воронцов и Нелюбин переглянулись.
Капитан Гришка тут же заметил:
– Что, знакомые все лица?
Человек он был наблюдательный и при всей его говорливости, склонности побалагурить в свободную минуту на отвлеченные темы, не болтливый. Многое из того, что, как казалось Воронцову и Нелюбину, им должны были сообщить еще на той стороне болота, они узнавали только теперь. И ротные в конце концов поняли, что это надо принимать как должное. Что ж, поиском руководили не они. И не им отвечать за его результаты. Лес, тем более по другую сторону фронта, это не линия окопов. Но им, проскитавшимся по лесам всю осень и зиму сорок первого и лето сорок второго года, к такой жизни было не привыкать. Нужно было просто кое-что вспомнить. Это в них и ценил капитан Гришка.