Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи

Кловер Чарльз

Привязанность сына к матери достигала почти невротической степени. Он закатывал истерики (даже в сорок с лишним лет), если она не проявляла достаточного к нему внимания, зачастую упрекал ее или жаловался в письмах: «Мама мне не пишет. Наверное, я опять стал жертвой психологической игры». Он страшно ревновал ее к любовникам и новым мужьям, появлявшимся после гибели его отца. После первого знакомства с ним Эмма Герштейн отмечала: «Девочками совершенно не интересуется. Обожает мать» [114] . Вероятно, потому и женился он лишь в 1967 году, через год после смерти матери.

114

Emma Gerstein, Moscow Memoirs, trans. John Crowfoot, Harvill Press, 2004, p. 56. (Русский

текст: Герштейн Э. Мемуары. М.: Захаров, 2002.)

Сын двух поэтов рос и с ощущением своей избранности, и с нелегкой задачей – соответствовать возложенным на него ожиданиям. Он с детства знал тех, кому предстояло стать вершинами современной русской поэзии, – Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Марина Цветаева были близкими друзьями его отца и его матери. Ахматова отговорила Леву от занятий поэзией, сочтя, что ему недостает таланта, и хотя, скорее всего, была права, у сына этот приговор вызвал депрессию и отчуждение.

Его отец Николай Степанович Гумилев был не только человеком огромного личного обаяния, но и одним из самых талантливых поэтов Серебряного века. Он был расстрелян большевиками в 1921 году, когда Леве было всего девять лет. Как многие мальчики, утратившие в раннем детстве отца, Лев так и не перерос стадию поклонения отцу-герою, хотя Николай Гумилев практически забросил сына после развода с Ахматовой в 1918 году.

И мать тоже чаще отсутствовала, чем присутствовала в жизни сына. Почти все его детство Ахматова провела в состоянии эмоционального коллапса, ей не хватало сил растить ребенка, и она препоручила эту задачу своей свекрови. Отношения матери и сына были очень неровными, в последние пять лет ее жизни они совершенно прекратили общение – отчасти потому, что четырнадцать лет трудовых лагерей испортили характер Льва Гумилева, отчасти же (так он утверждал в более поздних интервью) потому, что Ахматова больше беспокоилась о своем публичном образе, чем об отношениях с ним.

Ахматова, повторим, была человеком сугубо приватным, очень закрытым. Ее биограф Аманда Хейт писала: «Она не способна на простые проявления любви, без которых жить подле другого человека невозможно» [115] . Это отражается и в ее поэзии, сосредоточенной на одном-единственном человеке – на ней самой. Ахматова пишет о своих чувствах, своих переживаниях, своих потребностях. Ее друг Корней Чуковский сводил стихи Ахматовой к простой формуле: «Я люблю, но меня не любят; меня любят, но я не люблю, – это была главная ее специальность» [116] .

115

Amanda Haight, Anna Akhmatova: A poetic pilgrimage, Oxford University Press, 1976, p. 28.

116

Чуковский К. Ахматова и Маяковский // В. В. Маяковский: Pro et contra. Антология/Сост. В. Дядичев. СПб., 2006. C. 208–235.

Одержимость невостребованными или утраченными чувствами сполна проявилась в неудавшемся браке с отцом ее единственного ребенка. Вскоре после рождения Льва этот брак начал разваливаться. Сказался стиль жизни, принятый в авангардных кругах Петербурга, модные сексуальные эксперименты – супруги уживались все хуже. Гумилев заявил жене, что не станет более хранить ей верность, однако и ей предоставляет свободу обзаводиться любовниками. И в самом деле, через год у него родился еще один сын от другой женщины. Еще до развода Анна Ахматова передала сына на воспитание своей свекрови Анне Сергеевне Гумилевой, та увезла его в имение Слепнево [117] .

117

Во время революции крестьяне выгнали семью поэта из имения, Гумилевым пришлось поселиться в трехкомнатной квартире в соседнем Бежецке, столь ненавистном юному Льву Гумилеву.

В 1921 году Николая

Гумилева арестовали по доносу одного из знакомых как участника антибольшевистского заговора. В те дни это была обычная практика: обвиняемых по любому делу вынуждали называть «соучастников», обещая за это смягчение участи, но Гумилев не поддался. После нескольких дней допросов, прежде чем его друзья успели вмешаться и вызволить поэта, он был приговорен к смерти и расстрелян 25 августа 1921 года. В последний раз Лев видел отца в мае того же года. Он вспоминал: «…очень плакала моя бабушка, и такое было беспокойство дома… Бабушка и моя мама были уверены в нелепости предъявленных отцу обвинений. И его безвинная гибель, как я почувствовал позже, делала их горе безутешным» [118] .

118

Интервью 1990 г. См.: Демин В. Лев Гумилев. М.: Молодая гвардия, 2008.

Смерть превратила Николая Гумилева в мученика, и современники забыли о множестве изъянов его достаточно капризного характера. Он сделался призраком, терзающим большевиков, целое поколение лучших российских поэтов выросло на любви к нему. Лев до конца жизни пытался сравняться с недостижимым идеалом этого загубленного колосса. В его душе несоразмерно огромное место заняли воспоминания о редких визитах отца. Возможно, и решение стать историком было спровоцировано мимолетным замечанием отца, когда тот при последней встрече вручил мальчику книгу по истории: «История очень важна».

После расстрела отца девятилетний Лева подвергся остракизму в школе. В духе ранних советских экспериментов по воспитанию юных коммунистов школу перевели на самоуправление, доверив власть ученикам. Когда девятилетние одноклассники прослышали, что отец Левы расстрелян за «измену», на общем собрании было постановлено не выдавать ему в тот год тетрадей. В довершение беды мать, сама в ужасном душевном состоянии, не выбралась повидаться с ним до декабря. Смерть мужа стала тяжелым ударом для Анны Ахматовой, хотя они давно уже расстались. Позднее она скажет, что из всех ее мужей он был ей наиболее близок духовно. С его смертью для Ахматовой начался сорокалетний период «бездомности», как выразилась Аманда Хейт, до конца жизни она будет всецело зависеть от других людей, будет жить у мужей, любовников, у их родичей или у своих друзей. После ее приезда в декабре 1921 года они с Левой не увидятся вплоть до 1925 года, и то всего на один день.

Второй брак Ахматовой тоже распался, и после нескольких романов, герои которых либо мучили ее, либо бросали (либо то и другое), Ахматова нашла человека, которому суждено было стать и якорем в ее бурной жизни, и причиной постоянных мучений для нее и для Левы. Искусствовед Николай Пунин, на тот момент женатый, стал ее любовником, и в 1925 году Ахматова переехала к нему в квартиру, где оставались жить первая жена Лунина Анна Арене и дочь.

Квартира находилась в Фонтанном доме на берегу Фонтанки, одном из самых красивых зданий, сохранившихся в Петербурге с XVIII века. До революции знаменитое барочное здание принадлежало семейству Шереметевых, столпам петербургской аристократии. Это был географический и культурный центр города во всей его увядающей славе. Над сводчатой дверью красовался девиз Шереметевых: Dens conservat omnia («Бог сохраняет все»). Передний двор выходил на центральный Литейный проспект, а всего в пяти кварталах располагалась штаб-квартира НКВД, двенадцатиэтажное здание, так называемый Большой дом, которому предстояло сыграть столь страшную роль в судьбах и матери, и сына.

Как большинство аристократических особняков, Фонтанный дом разгородили на множество коммунальных квартир, вселив в каждую коммуналку несколько семей. Ахматова и Лунины пользовались кухней и двумя комнатами квартиры номер 44. Типичная советская ситуация: в годы сурового дефицита жилья и продуктов разведенные супруги часто оставались в прежней квартире, пытаясь как-то построить раздельную жизнь. Понятно, как тяжело приходилось Анне Арене: она с дочерью жила за стеной комнаты бывшего мужа и его новой жены. В итоге она поменяла расписание на работе, чтобы не бывать дома по ночам.