Черный всадник
Шрифт:
— То, пане-брат, было совсем другое, — ответил за Арсена Роман. — Там мы думали только сами за себя. А теперь…
Они не заметили, как позади них, на том месте, где раньше стоял соломенный шалаш над погребом, а теперь лежала куча чёрного пепла, тихонько приподнялась обгоревшая ляда и сквозь узенькую щёлочку на них глянули чьи-то глаза, долго привыкали к свету, и вдруг вспыхнули радостью. Крышка с грохотом откинулась — и из тёмной ямы показалась простоволосая всклокоченная голова Яцько.
— Арсен! — радостно закричал паренёк и, выпрыгнув из погреба, кинулся в объятия друзей.
—
Казак с надеждой смотрел на погреб, словно ожидая, не появится ли оттуда ещё кто-нибудь. Но Яцько, перехватив этот взгляд, печально покачал головой.
— Не, не, там больше никого нету… Татары всех забрали — погнали за Днепр…
— Значит, живы?
— Да, живые…
— А ты как?..
— Я сбежал по дороге… До вечера сидел в яру. А потом пришёл в хутор и спрятался в погребе. Накидал туда соломы, вымостил себе гнездо. Там хотя и темно, зато тепло… Я знал, что вы вернётесь сюда…
— Спасибо тебе, Яцько… Теперь рассказывай все по порядку.
Парнишка начал рассказывать. Все слушали молча, не перебивая и не переспрашивая. Только когда он назвал имена Многогрешного и Яненченко, Арсен быстро переглянулся с товарищами и с досадой покачал головой, будто бы говоря: «Как жаль, что полковник выскользнул из наших рук!..» Весть о том, что всех хуторян ордынцы погнали не в неволю, а на переселение в Корсунь, немного подбодрила казаков, и, когда Яцько закончил свой рассказ, они начали живо обсуждать положение.
— Вот теперь ясно, — сказал Спыхальский. — Мы должны ехать в Корсунь и вызволить наших… Только что делать с Яцько? У него же нет коня…
— Кто сказал, что нету? — вскинулся парнишка. — В лесу у меня припрятан чудесный конь! Тут их много бродило после боев… Так я поймал одного возле стожка на лугу и привязал в лесу, подальше от вражьего взгляда…
— Ну, тогда ты совсем славный хлопец! Я тебя ещё больше уважаю, Яцько! — И Спыхальский похлопал паренька широкой ладонью по спине. — Друзья, не можно тратить время попусту…
— Погоди, погоди, пан Мартын, — охладил горячего поляка Гурко. — Давай-ка прикинем, что мы будем делать в Корсуне…
— Как это что? — надулся Спыхальский, который не терпел, если с ним не соглашались. — Вызволим Златку, Стёху… Всех наших…
— Вчетвером?
— Почему вчетвером? — обиделся Яцько. — А я?
— Ах да, да… Прости, Яцько, — серьёзно сказал Гурко и сразу же добавил: — Даже впятером мы там, как мне кажется, мало что сможем сделать. — Нужны гораздо большие силы…
— Я тоже так думаю, — сказал Роман. — У Яненченко сотни татар…
Арсен молчал, понимая, что решающее слово за ним. В первое мгновение он готов был сразу же броситься вслед за своими, но слова Гурко охладили его пыл. Действительно, что они впятером сделают? Да и припасов на дорогу у них нет никаких — ни сухарей, ни сушёного мяса, ни сала. Даже пороха маловато. И вместе с тем сердце его разрывалось при мысли, что Златка в руках людей, которые не привыкли считаться с девичьей красой и молодостью. Для них это был товар, ценившийся на восточных рынках дороже всего.
Он колебался.
— Как же теперь быть, батько Семён? —
— Трудно тут что-либо советовать, — ответил Гурко. — Вернее, не трудно, а опасно… Как бы не ошибиться…
— И все-таки мы должны на что-то решиться.
— Безусловно… Поскольку впятером мы не поможем нашим, то нам нужно немедля мчаться в Сечь. Если, конечно, там есть друзья, которые захотят пособить вам…
— Друзья есть.
— Вот и добре. Поездка в Сечь, а потом в Корсунь займёт не более десяти дней… Пусть даже две недели… Но и отсюда до Корсуня нам добираться дней пять… Так что за это время, можно думать, с твоими родными, Арсен, ничего не случится. К тому же не забывайте, что с ними Якуб, Младен, Ненко. Мне кажется, они найдут какую-нибудь возможность вступиться за Златку и за всех остальных…
— Я тоже на это надеюсь, — согласился Арсен. — А как ты думаешь, Роман?
— Без запорожцев нам не обойтись, — коротко ответил дончак.
— Ну, если так, тогда покормим коней — и айда в дорогу! Путь не близкий, а время не ждёт.
ПАЛИЙ
1
Заметённая снегами Сечь показалась путникам совсем безлюдной. На площади — ни одной живой души. Возле церкви, войсковой канцелярии и возле оружейной, где всегда околачивались те, кому нечего было делать, тоже никого. Только на башнях маячили часовые да из широких, обмазанных глиной труб над приземистыми куренями лениво поднимались в мглистое сизое небо голубые утренние дымки.
У Арсена возникло опасение: вдруг он не застанет близких друзей в Сечи? И обычно-то на зиму многие разбредались кто куда мог. А сейчас… За годы войны исчерпались запасы хлеба, казацкие хозяйства пришли в упадок, с Украины почти никакого подвоза, и братчики, у кого была собственная хата-зимовник или было к кому податься — к родным, знакомой вдовушке или просто в наймы к своему же, но богатому братчику-запорожцу, — после победы над янычарами и выборов кошевого разошлись из Сечи.
И все же он не ожидал, что Сечь так опустеет. Что же случилось? То ли все вымерли, то ли черт их забрал? Хорошо ещё, если в курене наберётся какая-никакая сотня казаков…
Друзья привязали лошадей к коновязи и зашли в Переяславский курень. Здесь было полутемно, так как замурованные морозом маленькие окошки пропускали немного света. В печке и лежанке потрескивали дрова. На нарах, несмотря на позднее утро, храпели десятка два или три запорожцев. А те, что проснулись, занимались кто чем хотел — латали одежду и обувь, вырезали из вербы и липы ложки, ковганки [14] , острили сабли, резались в карты…
Оказалось, что людей в курене не так уж и мало. Это ещё больше удивило Арсена, ему было известно: Серко никогда не позволял людям бездельничать. Он считал лень первым врагом воина.
14
Ковганка (укр.) — деревянная ступка для толчения сала.