Чероки
Шрифт:
— Мне уже вставили трубку для еды, — скрипел старческий голос. — А теперь, значит, вторую, с другого конца. Это еще для какой надобности?
— Она облегчит вам жизнь, — храбро врал молодой терпеливый голос. — С ней вашему организму будет легче функционировать. Разве вы не хотите, чтобы ваш организм функционировал лучше?
Старческий голос разразился циничным смехом.
— Да идите вы подальше со своими фокусами, а меня оставьте в покое. Был у меня кузен, — продолжал он без всякой связи с предыдущим. — Есть у меня кузен, Грасьен…
Голос
— Да, и что же ваш кузен? — напомнил второй голос. — Кузен Грасьен?
— Вот он бы такого никогда не стерпел, Грасьен. У него все они бегали как ошпаренные, докторишки эти.
— Вы его очень любите, да? — подсказал второй голос. — Вы его очень любили, своего кузена?
— Еще чего! — фыркнул старческий голос. — У него они бегали как ошпаренные. Да и деньжата…
— Да?
— А потом он уехал. Может, и помер уже, кто знает. У всех ведь один конец. Все в гроб ложатся.
— Да, это верно, — признал молодой голос, — у всех один конец.
— А потом, денежки-то, все его денежки, — сипел голос, точно дряхлый орган, — они ведь были его собственные. Не мои. И уж я-то их не взял бы ни за какие коврижки. Что упало, то пропало, — непонятно закончил он.
Тут Фреду пришлось выпрямиться, поскольку в конце коридора показался инвалид, который бесконечно медленно тащился в его сторону, цепляясь за поручень на стене. Так что какие-то обрывки разговора Фред упустил. Инвалид прополз мимо Фреда, даже не взглянув на него, и скрылся, а Фред снова приник к двери, почти не дыша.
— Им не терпится узнать, где он, — продолжал старик. — Деньжата… с ними вечная история, всем они нужны, да побольше. Но ко мне с этим пусть не лезут. Грасьен уехал, и никто не знает, куда он подевался. И меня пускай не ищут.
— Да кому нужно вас искать? — терпеливо спросил второй.
— Они думают, я могу им сказать, — снова заскрипел дряхлый одышливый голос, — но пусть знают, ничего я им не скажу. Надо им сказать, что я не скажу. Надо им сказать, что я не знаю.
— Ну хорошо, — сказал второй, — я вас оставлю. Загляну завтра.
— Надо им сказать… — слабо, но упрямо простонал старик.
Фред выпрямился, принял безразличный вид, и тут обладатель молодого голоса вышел из палаты. Это был курчавый брюнет, похожий на прилежного ученика, в очках без оправы и белом халате с поднятым воротом. Проходя мимо Фреда, он метнул на него оскорбленный взгляд. Фред дождался, когда он окончательно исчезнет из виду, стащил халат, обвисший на деревянной культе вешалки, словно вялый осенний лист, и надел его; халат обтянул его, как перчатка, только грязная. Толкнув дверь, Фред вошел в палату.
У Леона Ришо было длинное иссохшее лицо; большие бледные глаза утонули во впалых глазницах, на висках остались скудные седые завитки, зато из ушей и носа торчали длинные седые волосы. Он лежал на кровати в грубой полосатой пижаме, выложив поверх простыни тощие руки со сжатыми кулаками. Фреду
— Я доктор Пероне, — объявил Фред. — Теперь я буду вами заниматься.
Старик принял эту новость без всякого энтузиазма.
— Итак, — продолжал Фред, — как мы себя чувствуем сегодня, месье Ришо?
Вместо ответа Леон Ришо только моргнул и скривил губы в безропотной усмешке.
— Мой ассистент ( Фред указал на дверь) только что рассказал мне о проблеме с вашим кузеном, месье Ферро. Месье Грасьеном Ферро, ведь так?
Старик тотчас испуганно сжался.
— Я гляжу, вы взволновались, — безмятежно констатировал Фред. — Стало быть, эта проблема вас сильно заботит.
Старик резко вздрогнул и энергично замотал головой. Нужно было спешить: каждую минуту в комнату могли войти. И Фред решил действовать напрямик. Он придвинулся к Леону Ришо и схватил его за плечо.
— Вам лучше рассказать мне все как есть, месье Ришо, — ласково сказал он. — Ну-ка выкладывайте, что знаете. Вот увидите, после этого у вас сразу полегчает на душе. Вы успокоитесь. И никто больше не будет к вам приставать.
Старик заметался в постели, потом в панике открыл рот, но Фред проворно закрыл его ладонью.
— Вы мне скажете, — шепнул он, — скажете только одно: где он, этот Грасьен. Потом я уйду, и больше об этом разговора не будет.
Леон Ришо конвульсивно бился под давившей на него рукой. Его лицо побагровело. Фред чуть приподнял ладонь, освободив старику уголок рта.
— Ну, давайте же! — потребовал он.
— Скажите им, что я не знаю, — слабо выдохнул старик.
— Я вижу, вы меня не поняли, — констатировал Фред.
Внезапно он перестал ощущать сопротивление под рукой, как будто давил на пустоту. Он сдвинул ладонь с лица старика. Леон Ришо больше не двигался, жизнь покинула его, застывшие глаза были устремлены прямо на Фреда, и тот отпрянул, чтобы уклониться от этого мертвого взгляда. «Черт подери! — досадливо пробормотал он, — вот уж чего я не хотел!» Он встал, пошел к двери, на ходу с трудом сдирая с себя халат, и час спустя уже входил в пивнушку у Орлеанских ворот, где в самом темном углу его поджидал человек в низко надвинутой, скрывающей лицо шляпе и непроницаемых очках, перед которым стояла кружка темного пива.
— В богадельне дела прошли неважнецки, месье Гиббс, — сказал Фред. — Там больше делать нечего, даже не надейтесь.
— Очень жаль, — ответил месье Гиббс. — Ну что ж, тем хуже, не будем об этом.
— Вот именно, не будем об этом, — заключил Фред.
— А Бенедетти?
— Тут есть сложности, мне трудновато к нему подобраться, — уклончиво сказал Фред. — Может, вы бы занялись этим сами?
— А откуда я знаю, как это сделать? — обеспокоился месье Гиббс.