Чероки
Шрифт:
Фред неторопливо выудил из ящика шкафа свой Taurus. «Сиди здесь, не трогайся с места», — приказал он почти машинально. Жорж пожал плечами и успел осушить свой бокал, пока Фред шагал к двери и приоткрывал ее. Напротив двери, в углу, затаились трое его сообщников, которые встретили своего предводителя жестами, выражавшими беспомощность и панику. Чуть дальше, слева, из «мертвого» пространства торчал краешек черного шерстяного пальто, а рядом, в проеме стены, маячила пола зеленого, совсем новенького плаща.
Фред не колеблясь пальнул в сторону зеленой полы и продырявил ее; Гильвинек яростно буркнул: «Чёрт возьми!», слишком резко отступил
Кремье выпустил в сторону неприятеля еще пару-тройку пуль, наугад, затем покинул укрытие и начал медленно отступать к своему напарнику, который теперь сидел на полу, держась за ногу, кривился от боли и плаксиво твердил: «Чёрт возьми, чёрт возьми!» Подобравшись к Гильвинеку, он схватил его за отвороты плаща, выволок из опасной зоны, и они исчезли за первым поворотом из поля зрения бритоголовых, которые, впрочем, теперь воззрились на Гиббса: тот появился на другом конце коридора в растерзанной одежде, с всклокоченными волосами и перекошенным от ужаса лицом. Ворвавшись в «ризницу», Гиббс налетел на Фреда, который притаился за дверью.
— Они хотят меня линчевать! — взвыл он. — Говорил же я вам, что у меня ничего не выйдет.
— А в чем дело? — безмятежно спросил Фред. — Что еще стряслось?
— Настоящий бунт! — выдохнул англичанин. — Кажется, я что-то сказал не так, и это их очень шокировало.
— А она?
— Не знаю, я почти сразу же убрался оттуда. Они готовы были меня растерзать, вы понимаете или нет?
Жорж вскочил на ноги.
— Сиди! — сказал Фред, — тебе лучше остаться здесь. Я вижу, ты собрался к ним, но для тебя это опасно. Тут все дело в жертвоприношении — оно не состоялось, и это их вывело из себя.
— Господи, боже мой! — сердито воскликнул Жорж, — но ведь это твоя мерзкая затея — насчет жертвоприношения, разве нет?
— Что ж… бывают и у меня свои заморочки, — признал Фред. — Но зачем же так грубо?
Дверь снова открылась, и вошла Женни Вельтман. Видимо, она тоже бежала, но от нее исходило сияние, Жорж был ослеплен. С приходом Женни в комнате воцарилось благоговейное молчание, если не считать того, что теперь по радио играл Барри Харрис. Подойдя к шкафу, она открыла его, сбросила за дверцей покрывало Прекрасной Сестры и вынула из ящика собственные вещи; мужчины услышали шуршащие звуки одевания.
Наконец она вышла к ним; на сей раз ее наряд нельзя было назвать особо женственным: куртка «пилот» из темно-коричневой кожи жеребенка, вареные джинсы «501», серый кашемировый пуловер и черные замшевые туфли с острыми носами. Но Жорж взирал на нее с прежним, робким и глуповатым восторгом. Тем временем Гиббс, на какой-то миг утративший самообладание, пришел в себя и начал энергично действовать.
— Уходим! — воскликнул он, бурно жестикулируя. — Этот спектакль слишком затянулся. Найдите деньги, и пошли отсюда.
Фред осторожно обследовал взглядом коридор, впустил в комнату бритоголовых и раздал им револьверы,
— Терпение! — сказал он.
31
Бок и Риперт явились на место действия позже остальных. Они перерыли весь дом, комнату за комнатой, обнаружили своего шефа спящим на кровати с медными спинками, решили его не будить. Вероника, охранявшая сон Бенедетти, указала им, где найти офицеров полиции, которых они и обнаружили в коридоре: один стонал, другой хлопотал над ним. Затем они все вместе подвели итог сложившейся ситуации.
— Нужно сейчас же идти туда, — решил Кремье.
— Не спешите, — остановил его Риперт, — дайте нам передохнуть. Мы и так вас еле нашли. А может, мне остаться тут и присмотреть за ним? — предложил он, указав на раненого бретонца.
— Нас и так слишком мало, — скривившись, ответил Кремье.
— Он прав, Кристиан, — признал Бок.
Мужчины проверили наличие оружия, перезарядили его и отправились на «передовую» — первыми Бок и Кремье, за ними, не очень поспешно, Риперт.
Они не сразу решились открыть дверь «ризницы», но за ней никого не оказалось. Потом они услышали какой-то гул; он рос и рос, и внезапно в дальнем конце коридора возникли адепты Луча. Они шли вперед грозным маршем, занимая все пространство коридора и скандируя хором догматы своей веры; их белые одеяния громко шелестели. Трое мужчин тотчас отступили обратно в каморку, и с этого момента события начали разворачиваться с пугающей быстротой.
Бок и Кремье угрожали толпе револьверами, и это произвело должный эффект, однако нападавшие галдели все громче и громче. Риперт присоединился к товарищам по борьбе с некоторым опозданием, испортившим произведенное впечатление, как фальшивая нота отдельного исполнителя в общем оркестре: последовала короткая нерешительная пауза, и один из бритоголовых воспользовался ею, чтобы пальнуть в коллегу Бока. Прогремел выстрел, все вздрогнули, а когда пришли в себя, увидели, что у Риперта больше нет носа: от него осталось кровавое месиво, похожее на багрового паука, раскинувшего ноги во все стороны. Риперт издал дикий вопль, перекрывший весь остальной шум, и эта общая какофония стала до того невыносимой, что Фред, несомненно, желая положить ей конец, инстинктивно тоже выстрелил в Риперта, как убивают надоедливого комара; миг спустя Риперт уже не кричал.
Воцарилась тишина; смолкли даже сектанты в коридоре, явно испуганные этой перестрелкой. Безмятежный голос по радио объявил: «Вы прослушали выступление Кенни Дрю, а теперь для вас играет Фредди Редд». Но не тут-то было: лучисты встрепенулись и снова начали выкрикивать свои лозунги, барабаня в запертую дверь и безжалостно заглушая вступительные аккорды «Jim Dunn’s Dilemma».
И тут Бок увидел, что Риперт мертв. Он не поверил своим глазам. Бок работал в паре с Рипертом целых семь лет и знал, что Риперт то и дело нарывается на пулю, но чтобы вот так вот взять и умереть — нет, такое просто невозможно. «А впрочем… рано или поздно этим должно было кончиться», — подумал он, хотя в тот момент им руководил вовсе не фатализм, а жгучий порыв к мести. Он бросил возмущенный взгляд на Кремье, который тут же разгадал намерение Бока и открыл рот, чтобы крикнуть ему «Не надо!», но тот уже стрелял из своего мемориального револьвера вслепую, не видя, кто и что находится перед ним на линии огня.