Черт из табакерки
Шрифт:
Бурча по-стариковски, я доплелась до нужного здания и с тоской оглядела пятиэтажку из бетонных блоков, скрепленных черными швами. Что-то мало похоже на жилище женщины, носящей дорогое белье и имеющей на кухне гигантский “Филипс”. Насколько знаю, в этих домах пятиметровые кухоньки, куда с трудом влезает крохотный “Смоленск”.
Дверь квартиры открылась не сразу. В деревянной створке не было “глазка”, небось, как и у нас с Томочкой, красть нечего.
– Иду, – донеслось из квартиры. На пороге возникла чудовищной толщины женщина лет пятидесяти.
– Вы
– Да.
– Проходите.
Перешагнув через крошечную прихожую, я оказалась в кухне, до отказа забитой вещами. Над головой висело выстиранное белье, на плите исходила паром огромная кастрюля. Хозяйка, очевидно, решила подкрепиться. На столе красовалась внушительных размеров тарелка. Я принюхалась – гороховый суп. На клеенке лежали толстые ломти хлеба, обильно намазанные маслом, рядом красовались кусищи жирного бекона. Да уж, ничего удивительного, что дама к пятидесяти годам заработала инвалидность. Ей бы сесть на диету, месячишко-другой поесть отварные овощи и попить чайку без сахара, глядишь, и здоровье поправится.
– Вы из поликлиники? – спросила тетка, откусывая разом половину чудовищного бутерброда.
– Нет, – ответила я и сунула ей под нос рубашку. – Ваша?
Бабища уставилась на кусок батиста.
– Не-а, мы такое не носим, да и размер мелкий, у меня пятьдесят четвертый.
Однако, она кокетка. Пятьдесят четвертый у нее был в глубоком детстве, сейчас объем ее бедер приближается к трем метрам.
– Королева Алла вам кто?
– Дочь, а чего?
– Вот видите, меточка…
– А-а-а, – пробормотала баба, – вспомнила.
– Ну, – поторопила я. – Значит, ваша?
Хозяйка методично прожевала кусок, затем с вожделением поглядела на остаток сандвича и принялась объяснять ситуацию.
У нее есть сестра Роза. Та работала в богатом доме прислугой. Хозяйка иногда давала ей носильные вещи – брюки, кофты, халаты… Роза – женщина тучная, шмотки элегантной дамы ей и на нос не налезут, вот она и раздавала их по родственникам. Один раз принесла данную рубашечку. Карина и решила ее Алке в пионерлагерь дать, но девочка отказалась.
– Вырез видите какой, – объясняла Карина, – прямо до пупа, вот девка и застеснялась, пару разов надела, и все. Из лагеря приехала и зашвырнула.
– Ну и куда вы дели рубашку?
– Так Розке обратно отдала!
– Адрес говорите.
– Чей, мой?
О боже! Да ей срочно следует добровольно объявить голодовку, а то жир уже подобрался к мозгам.
– Нет, Розы.
– Радиаторная улица, десять, квартира восемнадцать
– Телефон есть?
– У кого?
Нет, все-таки хорошо, что я занимаюсь с Темой немецким. Кто другой на моем месте давным-давно надел бы Карине на непричесанную голову тарелку с наваристым супчиком, но Тема воспитал во мне редкостное терпение.
– У Розы.
– Конечно.
– Позвоните и спросите, дома ли она.
– И звонить не надо, – пояснила Карина, – ясное дело, у себя сидит, куда ж ей деваться?
Я молча окинула взглядом эту гору сала. Вообще говоря, вечером можно пойти в театр, в гости
– Все же узнайте.
Пухлым, похожим на переваренную сардельку пальцем Карина принялась тыкать в кнопки. Пару раз она сбилась, но наконец сложная процедура набора номера все же завершилась.
– Алло! – заорала Карина. – Алло, это кто?! Ты, Роза? Чего делаешь-то? Сериал глядишь? Ну-ну, гляди, привет тебе.
Она положила трубку и сердито пробормотала:
– Сразу же сказала – дома. Только зря человека побеспокоили.
– Где эта Радиаторная улица?
– От рынка направо и через дворы, – пояснила Карина, закрывая за мной дверь.
Я вышла на улицу и рассмеялась. Чудовищная тетка. Она даже не поинтересовалась, зачем к ней ввалилась посторонняя женщина. Интересно, как бы я поступила на ее месте?
Роза оказалась слепком с Карины. Сначала мне даже показалось, что милые дамы – близнецы. Та же тучность, абсолютное наплевательство на меня и даже такой же гороховый суп. Только с потолка не свисало чистое белье. Оно громоздилось неаккуратной кучей на стуле. Роза поглядела на ночнушку.
– Это мне Анастасия Федоровна дала.
– Кто?
– Хозяйка бывшая, Лазарева Анастасия Федоровна. Я у них убиралась. Мне такая сорочка ни к чему.
Это верно, она тебе и на нос не налезет.
– Отнесла ее Каринке, для Алки, – бубнила Роза, – а той не понравилось. Говорит, все сиськи наружу вываливаются. Пару раз надела, и все! Какие такие у ней в тринадцать лет сиськи! Смех один. Нет, забраковала: купите другую. Пришлось разоряться.
– А рубашку куда дели?
Роза поскребла в затылке и зевнула.
– Известно куда, на антресоль, к вещам ненужным. Пусть полежит, авось пригодится. Постирали в прачечной – и в чемодан.
– Как же она с антресоли спустилась? Не сама же слезала?
Роза распахнула огромные коровьи глаза и принялась тупо твердить:
– Ща, ща, ща…
Я терпеливо поджидала, когда завершится мучительный мыслительный процесс.
– Вспомнила! – возвестила Роза. – Дней десять тому назад прибежала Светка из сорок седьмой квартиры и ну стонать! Денег нет, пособие на бирже кончилось, жрать купить не на что, а тут дочку одевать надо. Девке двадцать лет стукнуло, ходит оборванкой, парни стороной обходят, а подруги смеются. Тут мне в голову и вступило! Сняла с антресоли чемодан и весь ей отдала, там и рубашка была. Вона как, лет десять провалялась и пригодилась.
Я выбралась на лестничную клетку и пару раз энергично вздохнула, чтобы избавиться от “аромата” переваренного горохового супа. Соседнюю дверь украшала цифра “сорок семь”, приклеенная криво и слишком низко. И вновь никто не стал ни о чем спрашивать, вход в квартиру был обеспечен без лишних церемоний. В глубине маячил пьяный мужик в грязной майке и чудовищных трусах до колен.
– Это кто? – икнул он, обдав меня жутким запахом спиртного, прошедшего через организм.
Судя по аромату, сия личность употребляет внутрь средство для полировки мебели. Коктейль “Вкусная мастика”.