Чёрт не дремлет
Шрифт:
— Ну, что ж, пойдёмте выпьем коньяку, — покорно сказал господин в цилиндре.
До сознания Ричарда Грея дошло, что он продрог.
«Опять не вышло», — мелькнуло у него.
Коньяк моментально ударил ему в голову — так бывает, когда пьёшь на голодный желудок.
— Мне нравятся такие парии, как вы, — бормотал незнакомец, блаженно улыбаясь. — Я тоже никогда не знаю, чего хочу. Коньяку! — крикнул ом недовольным тоном. — Коньяку-ньяку-ньяку!
У Ричарда Грея на глазах показались слёзы. В этот предрождественский час
— Нужно издать такой закон, чтобы на рождество все люди были счастливы. Чтобы у всех была работа, и крыша над головой, и жареная индейка. Но разве дождёшься такого закона? Дырки от пудинга дождёшься… — пробормотал он.
— Но, но, но! — Молодой джентльмен плутовски погрозил указательным пальцем и облил себе брюки коньяком. — О законах ни одного худого слова. А то папа будет сердиться.
Ричард Грей не ел два дня и только что выпил третью рюмку. Он крайне непочтительно отозвался о папаше своего собеседника, присовокупив к этому правдивую характеристику кабинета её величества.
Молодой человек вскочил.
— Я никому не позволю в моём присутствии неуважительно отзываться о правительстве! — воскликнул он.
Ричард Грей подверг правительство уничтожающей критике. Он неуместно упрекал министров за то, что у них нет работы для Ричарда Грея и за то, что Ричарду Грею негде ночевать.
— Замолчите! — гаркнул джентльмен, оскорблённый до глубины души.
Ричард Грей стал шёпотом высмеивать правительство за то, что оно не охраняет ювелирные магазины.
— Полиция! — крикнул молодой франт так громогласно, что даже хризантема в петлице его смокинга задрожала. — Коммунистический агитатор! Бунт! Полиция!
Ричарда Грея повели. В дверях он обернулся и, еле держась на ногах, с серьёзным видом провозгласил:
— У нас замечательное правительство.
Он многозначительно поднял голову, одурманенную алкоголем, запрокинул её назад и с нежностью в голосе прошептал:
— Там топят…
Его вытолкнули на улицу и посадили в машину. Ричард Грей от страшного утомления моментально уснул и во сне улыбался.
Перевод И. Иванова.
Гений
Доктор Адриен де Гроот вошёл в камеру, не поздоровавшись, так, словно это была его собственная квартира. Он подождал, пока тюремный надзиратель закроет за ним дверь. Когда прекратился скрежет ключа в замке и вдали замер топот сапог по каменному полу антверпенской тюрьмы, посетитель тихо обратился к лежавшему на нарах человеку, явно недовольному тем, что ему помешали размышлять:
— Гендрик, я здесь в последний раз.
— Слава богу, — отозвался заключённый. — Наконец-. то вы оставите меня в покое.
Доктор де Гроот снял пальто, поставил в угол палку с серебряным набалдашником, сёл за маленький стол и положил перед собой туго набитый чёрный портфель. Он ласково взглянул на заключённого — темноглазого, медлительного молодого человека, за неторопливыми
— Когда вы перестанете надоедать мне, господин защитник? — спросил он.
— Когда вы поумнеете. — ответил адвокат. — И потом, я уже говорил вам, что прихожу сюда сейчас не как защитник, а как любитель искусства, как, с вашего позволения, знаток его и почитатель вашего таланта.
— Боже мой! — вздохнул заключённый. — Опять начинается. До чего же вы нудный!
Доктор Адриен де Гроот задумался. Он задумчиво кивнул, но продолжал молчать и только чуть слышно хмыкал.
— Насколько мне известно, — процедил заключённый с усмешкой, — в вашем распоряжении всего полчаса.
Адвокат устало заморгал и с искренним сокрушением заговорил:
— Почему вы не верите, Гендрик, что я желаю вам добра? Знаете, чего мне каждый раз стоит добиться разрешения на встречу с вами? Поймите, вы мне крайне нужны.
— Почему же вы не выиграли мой процесс? — перебил его заключённый и нахмурился.
— Потому что это было невозможно, — произнёс де Гроот успокоительным тоном, явно повторяя эти слова уже в сотый раз. — Вы неумело совершили подлог, и вас поймали с поличным. Всё-таки продать четырнадцать поддельных Ван-Дейков — дело нешуточное!
Заключённый вскочил:
— Это были не подделки! Это были мои собственные картины! Мой сюжет, моя трактовка, всё моё!
— Да, это были не копии, — сказал де Гроот примирительно. — А настоящие подделки, мой дорогой. Собственные картины вы подписывали: «Aio van Dyck fecit» [13] . Чего греха таить, это было гениальное жульничество.
13
Сделал Ван-Дейк (лат.).
Заключённый горько рассмеялся:
— Жульничество… А сами-то вы, господин доктор, не жульничаете?..
Адриен де Гроот ухватился за эту соломинку.
— Вот, вот, Гендрик, — воскликнул он обрадованно. — В том-то всё и дело! В том-то и дело! Пройдёт каких-нибудь три года, и всё забудется. А вы гений! То, что смогли создать вы, никто не создаст! Поймите, дружище, вы гений! И я просто хочу, да что там хочу, это мой долг, мой долг патриота открыть вас, спасти вас для нашего искусства!
— Чёрт возьми! — взмолился заключённый. — Опять вы за своё!
— Да, опять. — Де Гроот заговорил быстро, с неподдельным воодушевлением. — Я думаю об этом днём и ночью. Родился величайший талант нашего времени и нате-ка, сидит за подлог в тюрьме. Разве я могу спокойно смотреть на это, как любитель искусства, как гражданин, как один из той горстки людей, которые знают, что вы собой представляете?..
— Мне здесь вполне хорошо, — заметил заключённый.
Де Гроот, адвокат по судебным делам и тонкий ценитель классической и современной живописи, встал и взволнованно заявил: