Чертог мечтаний
Шрифт:
Он, безусловно, прочитал ее мысли и призвал к выполнению задания, за которое ей заплатил: не стоит, мол, поддаваться истерическим, эмоциональным порывам.
Но Мэгги, кажется, стоило все больших усилий держать себя в узде. То ли ревность разбушевалась в крови, то ли оскорбленная гордость. Ей стало совсем плохо от сознания того, что ее используют, передвигая, словно пешку, туда-сюда, причем не дают слова сказать и ничего не объясняют.
Забегавшийся официант наконец спросил, что они хотят заказать, и Этель потребовала коньяку.
— Гордон, надеюсь, ты тоже выпьешь рюмочку? — спросила она. — Я помню, как ты любил коньяк
— На самом деле я еще не думала о том, как мы будем жить, — с наигранным простодушием заметила Мэгги.
— Неужто? — засмеялась Этель снисходительно.
Все трое выпили коньяку. Мэгги проглотила свою рюмку с жадностью. Напиток обжег горло, ударил в голову и вызвал бунт во всем ее существе. Ей очень хотелось сказать этой стервозе, куда та может катиться, но сдерживало присутствие Гордона, который явно рассвирепеет, если устроить сцену на публике. Все же, когда светская львица предложила повторить заказ, Мэгги решила, что с нее хватит.
— Не стоит, — резко сказала она. — Я устала после длительной поездки. Пойду лягу, милый, если ты не возражаешь?
Ответный взгляд отдавал холодом.
— Разумеется, нет, дорогая. Кроме того, излишек алкоголя ослабляет организм, особенно ночью. Разве мы можем себе это позволить, а? — протянул Гордон насмешливо. — Что ж, спокойной ночи, Этель. Надеюсь, у нас еще будет возможность поболтать о старых временах.
С этими словами он взял Мэгги за руку, крепко сжал и повел за собой к выходу.
— Я считал, мы договорились, что ты повинуешься мне, — отчитал ее Гордон, спускаясь по лестнице. — Впредь я сам буду решать, когда мы идем спать. Я — твой босс, не забывай!
На Мэгги внезапно напала страшная усталость: вконец измотала эта игра, тем более, что ей даже не были толком известны ее правила.
Она захлопнула за собой дверь, впившись взглядом в спину Гордона, который направился к комнатному бару, чтобы налить себе бренди. Достаточно посмотреть на его движения, чтобы понять: ничего не изменилось, между ними. Тот поцелуй для него — ничто. Она для него — пустое место.
— Ослабляешь свой организм, Гордон? — уколола его Мэгги.
Он пронзил ее свирепым взглядом.
— Помолчи-ка, Мэгги! С меня достаточно на сегодня.
— А с меня более чем достаточно! — выкрикнула она ему в лицо, срывая с себя серьги. — Какого черта ты объявил о нашей помолвке, а потом принялся целовать меня, как бешеный? Так мы не договаривались!
— Разве? Мне казалось, что для твоей репутации роль невесты гораздо предпочтительнее, чем обыкновенной любовницы. Так на что тогда ты жалуешься? К тому же тебе понравился тот поцелуй почти так же, как мне. Ты хочешь больше денег? Или тебе нужно больше поцелуев? А может быть, и того, и другого?
Дальше выдержать такое было невозможно. Это переполнило чашу ее терпения, и Мэгги закричала:
— Послушай, что я тебе скажу, ты, спесивый, лицемерный педант! Я даже не пытаюсь отрицать, что мне понравилось целоваться с тобой, потому что так оно и было! Я, к твоему сведению, нормальная женщина и люблю целоваться, поэтому не особенно гордись своими заслугами. Но я отвергаю твои постоянные намеки на то, что я какая-то закоренелая продажная тварь,
Гордон смерил ее долгам, тяжелым взглядом.
— Ты говоришь мне правду? И про старую леди?
— Конечно, я говорю тебе правду! Зачем мне лгать?
Он сделал глубокий выдох, плечи его обвисли. Внезапно он показался ей страшно усталым. Усталым и мрачным, почти сбитым с толку, как если бы все, чем он жил прежде, вдруг развалилось.
Боже! Всем сердцем Мэгги потянулась к нему. Всем своим глупым женским сердцем.
Она подошла к Гордону, тронула его за руку. Он повернулся, и Мэгги заглянула в его холодные голубые глаза, изо всех сил желая облегчить его боль, утешить.
— Гордон, — нежно умоляла она, — пусть все пройдет. Пусть уйдет она.
Его плечи немедленно распрямились, глаза снова стали жесткими.
— Ты сама не знаешь, о чем говоришь! Не лезь в мои дела!
Он стряхнул руку Мэгги со своего рукава, и она отпрянула назад, еще более оскорбленная, чем всеми другими его выходками за этот вечер.
— Господи! Да не смотри ты на меня так, — прохрипел он. В его потухшем взгляде затаилось отчаяние. — Ну, хорошо, я неверно оценил тебя и приношу извинения. Мне стыдно за многие вещи, которые я совершал. Но мои отношения с Этель по-прежнему тебя не касаются. Поэтому, Мэгги, держись подальше от моих дел. А теперь ложись в кровать и спи. И оставь меня в покое. Я устроюсь на диване, когда приду в себя.
11
На завтрак они пришли поздно. Супруги Гилмор уже уходили из кафетерия, когда появился доктор Фостер со своей «невестой».
— Ты выглядишь так, словно почти не спал этой ночью, — поддразнил его Фрэнк. — У тебя такие мешки под глазами, что в них впору складывать вещи и отправляться путешествовать за границу.
Мэгги высказалась бы помягче, но Фрэнк был прав. Гордон выглядел так, будто кутил всю ночь. Она понятия не имела, выходил ли он из номера, однако в полночь он все еще сидел, на зажигая света, в кресле с бокалом в руке. Утром, когда Мэгги очнулась после беспокойного сна, он, растянувшись на диване, спал полностью одетый: даже не побеспокоился постелить постель.
Странное дело — темные круги вокруг глаз вовсе не уродовали лицо Гордона. Он относился к тем немногим мужчинам, которым встрепанный или несчастный вид придает, вопреки здравому смыслу, еще больше привлекательности. За последние полгода Мэгги имела возможность несколько раз убедиться в этом.
— Что делать, Фрэнк, — ответил, не задумываясь, Гордон. — Вчерашний переезд, бурная ночь, и прочее.
Фрэнк отрывисто хмыкнул.
— Ясно, ясно. Это — твое объяснение, и ты будешь за него держаться. Принимайся лучше за завтрак, иначе опоздаешь на первый доклад.