Чертова кукла
Шрифт:
Таким рдяным комком висела в столовой лампа над Юрием и счастливыми его родственниками. Лица у всех зеленые — от раннего часа и двойственного света. И странно, что свежее всех Юрий, хоть и просидел почти пять месяцев "dans un cachot" [34] , по выражению графини.
Лицо чуть-чуть вытянулось, но так же оно девически нежно, и по-прежнему блестят карие с золотом глаза. Он острижен короче, а надо лбом вьется, однако, коричневая прядка.
Юрий говорит мало, весело вглядывается в лица. Решительно, отец помолодел.
34
"В карцере" (фр.).
После путаных разговоров, отрывистых вопросов и ответов первой встречи графиня не замедлила объявить Юрию свое решение. Впрочем, назвала это решение советом.
Графиня полагала, что Юрию теперь лучше всего уехать на полгода или даже на год за границу. Конечно, если он и здесь останется, — может быть спокоен: пальцем больше не посмеют тронуть. Довольно. Стоит ли, однако, оставаться? Dans ce pays de произвол… [35] Здоровье не пошатнулось, но если не подумать о нем вовремя — все еще может отозваться…
35
В стране произвола… (фр.).
С обычной прямотой графиня прибавила, что "о средствах к путешествию" Юрий может не беспокоиться.
Литта посмотрела на брата. Ей показалось почему-то, что он не согласится. Понравилось бы, если б он не согласился.
Но Юрий с живостью встал и поцеловал старухины кольца.
— Чего же лучше, ch`ere, ch`ere madame? [36] Как мне благодарить вас за все ваши заботы? Я и сам думал уехать… Куда-нибудь в Германию; мне хочется заниматься. Если не устроюсь в Германии — тогда уж в Париж, опять в лабораторию к X.
36
Дорогая, дорогая мадам? (фр.).
— Куда хотите, дитя мое, — сказала растроганная графиня. — Ваша любовь к занятиям достойна уважения, но помните: вам нужен и отдых.
Юрий улыбнулся молча. Еще бы! Конечно, ему нужно и то и другое, нужно все.
Уехать — его толкала и мысль о Наташе. За эти долгие недели он не забыл внезапно пришедшей, веселой мечты о Наташе. И ему нравилось, что не забыл.
Только где Наташа? Где искать ее? Хоть бы приблизительно указал кто-нибудь. В Париже — вряд ли.
Решено было, что Юрий уедет через неделю. Чем скорее — тем лучше.
Легко, с усмешкой Юрий заговорил о своем тюремном затворничестве. Но графиня все-таки морщилась: действовало на нервы. Да и то: дело прошлое. Юрий перестал
Когда можно остаться с ним вдвоем? Литте так нужно, так хочется. Он — как был, но столько надо сказать ему, узнать от него; он как был, но не совсем же, как был? Литта заметила морщинку над правой бровью; она у него всегда, когда ему досадно или заботливо.
Не рассказов о тюрьме она ждет. Бог с ними, с его рассказами. Нет, другое.
И, однако, робеет. Вот не посмела пойти за ним, когда он отправился в свою комнату умываться и устраиваться. Ну, пусть отдохнет.
Завтракали вместе. Но после завтрака — уже готова карета, надо ехать на урок. Литта ездит одна на Петербургскую сторону в квартиру Саватова. Готовится к экзамену.
Обедали опять вместе. Но после обеда Юрий ушел к отцу, а потом куда-то уехал.
К ужасу и недоумению Литты, прошло три дня, а она так все и не успевала поговорить с братом. Он совсем ее не избегает. Один раз даже как будто сам хотел подойти, позвать ее к себе, вероятно, а она не поняла.
Графиня устроила торжественный завтрак в честь "неблудного сына", как она говорила. Были всякие генералы, важные и неважные, военные и статские. Был "дядя Воронка", только что приехавший из имения к открытию Думы. Присутствовал, конечно, и неизменный Модест Иванович. Графиня хотела позвать и Саватова, но в последнюю минуту отдумала. "Он друг интимный, эти его не поймут"… Графиня — женщина с тактом.
Юрий за завтраком был необыкновенно весел, необыкновенно мил. И Литте казалось, что все важные генералы должны радоваться, что своевременно приняли участие в судьбе такого прекрасного, скромного юноши.
Приехала в этот день Литта домой с урока, к обеду, — и решилась твердо: иду сегодня, буду с ним говорить.
Узнала, что Юрий дома не обедает. "Все равно, вечером дождусь его".
Поздно, в одиннадцатом часу, блуждая по коридору, услышала, что он вернулся и прошел к себе.
— Юруля. Ты здесь? Можно?
Он стоял у письменного стола, в светлом кольце лампы, и читал какую-то записку. Быстро обернулся.
— Кто это? Улитка? Входи, входи…
— Ты не занят? Ты сейчас не уезжаешь?
— Нет, не поеду. Погода отвратительная, да у меня, кстати, и голова немножко болит.
Он бросил письмо на стол, сделал два шага навстречу сестре и взял ее за руки.
— Иди, иди, Улитка. Ты еще ни разу у меня не была. Отвыкла, дичишься? Стала такая чужая.
Они сели рядом, на большой диван, в затенении.
— Я не дичусь, Юрий. Я все время собираюсь прийти… Да как-то не выходило.
— Ну, поболтаем. Ты теперь умная, большая барышня. Самостоятельная. К Саватову ездишь? Занимаешься?
— Да. Только я не хочу болтать. А мне о серьезном, об очень важном хотелось с тобой говорить.
— О чем же серьезном, детка? Ну, говори.
— Юрий, вот ты уже скучаешь. Я так не могу.
— А я что могу? Я не знаю, чего ты хочешь. Не знаю, как ты тут жила, с кем виделась, с кем не виделась. И о чем сейчас думаешь. Что же я-то тебе скажу?
Она помолчала. Хотела решиться на что-то — и не смела. Было так больно от страха и от недоверия. Сдержанно вздохнула.