Чертово болото
Шрифт:
— Нет, Жермен, седло, плащ, мешок — все тут, на земле, у ваших ног. Сивка порвала подпругу и, когда убегала, все раскидала.
— Оно и впрямь так! — обрадовался Жермен. — И коли мы тут малость пошарим да валежника соберем, мы и обсушимся и согреемся.
— Совсем это нетрудно, — сказала маленькая Мари, — он тут всюду под ногами хрустит, только дайте мне сначала седло.
— На что оно тебе?
— Постель хочу малышу приготовить. Нет, не так, переверните. Ну вот, теперь он никуда на скатится, а оно еще теплое, после
— Не вижу я тут никаких камней! Кошачьи у тебя глаза!
— Ничего, все на месте, Жермен! Давайте-ка сюда ваш плащ, я ему ножки в него заверну, а своим укрою. Глядите, ему тут, право же, не хуже, чем дома, в кроватке. Пощупайте, какой он теплый!
— И вправду теплый! Умеешь же ты за детьми ухаживать, Мари!
— Это дело нетрудное. Поищите-ка в мешке огниво, а я натаскаю сухостоя для костра.
— Не будет это дерево ни за что гореть, отсырело.
— Во всем-то вы сомневаетесь, Жермен! Забыли вы, что ли, как пастухом были и на поле в проливной дождь костры разводили?
— Да каждый мальчишка, что стада пасет, это умеет, а я вот едва ходить научился, как быков погонять пришлось.
— Вот потому-то у вас в руках силы много, а ловкости нет. Ну вот, костер я разложила, поглядите теперь, будет ли он гореть или нет! Дайте-ка мне огня да немножко сухого папоротника. Вот теперь раздувайте; грудь-то у вас крепкая, вы же ведь не чахоточный.
— Да не знаю уж, — сказал Жермен и принялся раздувать огонь не хуже, чем из кузнечного меха.
Через несколько мгновений пламя вспыхнуло, озарило все красным светом, а вслед за тем синими языками поднялось под сенью дубов, борясь с туманом и понемногу осушая воздух футов на десять в окружности.
— Сяду-ка я около малыша, чтобы искры на него не упали, — сказала девушка. — А вы, Жермен, подбрасывайте дров да костер шевелите! Ручаюсь вам, никакая простуда к нам не пристанет.
— Право же, ты девочка смышленая, — сказал Жермен, — и костер разжигать умеешь, точно колдуньи, что по ночам бродят. С тобой я приободрился; а то, знаешь, я ведь по колено в воде шел, промок весь и вижу, ничего не остается, как утра ждать. Вот я и приуныл.
— А когда человек приуныл, он ничего и придумать не может, — ответила маленькая Мари.
— Ну, а ты разве никогда не унываешь?
— Нет, никогда. Чего ради мне унывать?
— Оно конечно, не для чего, но как с этим совладать, когда у тебя горе? Господь знает, что и ты хватила горя немало, бедняжка: не всегда ведь ты жила счастливо!
— Это верно, нелегко нам пришлось, матушке бедной да мне, много у нас было огорчений, только мы никогда не падали духом.
— Я тоже никогда не падал духом, как бы ни тяжка была работа, а вот нищета бы меня извела; я-то ведь жил и нужды не знал! Жена мне богатая досталась, да и сам я нынче не беден и не обеднею, пока на мызе работать буду, а уходить я с нее не собираюсь.
— Знаю, вы все по жене тужите, жалею я ее очень!
— Правда?
— Ах, сколько я по ней плакала, Жермен! Такая хорошая была! Ну ладно, не будем больше об этом, не то я опять разревусь, сегодня что-то все самое горькое вспоминается.
— А ведь она действительно очень тебя любила, маленькая Мари! Очень она вас обеих с матерью уважала. Что с тобой? Ты плачешь? Послушай, Мари, не приведи бог, я еще плакать начну.
— А вы уже плачете, Жермен! Вы сами плачете! Да разве это так уж стыдно, когда муж плачет по жене? Не стесняйтесь, прошу вас! Мне ведь это, как и вам, что нож острый!
— У тебя доброе сердце, Мари, и мне очень хорошо, когда я плачу с тобой вместе. Ноги-то к огню протяни; юбка у тебя совсем мокрая, бедняжка! Погоди, давай-ка поменяемся местами: я побуду с малышом, а ты пока погрейся получше.
— Мне тепло, — сказала Мари, — а коли вы хотите сесть, то подложите под себя край плаща, право же, мне хорошо так.
— Здесь и в самом деле неплохо, — сказал Жермен, подсаживаясь совсем близко к ней. — Только я вот малость проголодался. Сейчас девять часов вечера, а по этим мерзким дорогам так было тяжело идти, что я совсем вымотался. А разве ты не проголодалась, Мари?
— Я? Нисколько. Я ведь не привыкла, как вы, четыре раза в день есть, и мне так часто приходилось ложиться без ужина, что одним разом больше ничего для меня не составляет.
— Так ты, оказывается, удобная жена, на тебя много тратиться не придется, — улыбнувшись, сказал Жермен.
— Никакая я не жена, — простодушно ответила Мари, не замечая, какое направление принимают мысли Жермена. — Видно, вам пригрезилось что?
— Да, наверно, пригрезилось, — ответил Жермен, — это все от голода!
— И охочи же вы до еды! — вскричала она, сама немножко развеселившись. — Ну да ладно, раз уж вы никак не можете пять-шесть часов голодный пробыть, так что у вас в мешке дичи, что ли, нет или огня нет, чтобы ее поджарить?
— Неплохая мысль, черт возьми! А как же подарок будущему тестю?
— Так у вас же шесть куропаток да заяц в придачу! Сами досыта наедитесь, да еще и останется!
— Да, но как же здесь жарить — ни вертела, ни жаровни, все в уголь обратится!
— Вовсе нет, — сказала маленькая Мари, — берусь вам испечь птицу в золе, и так, что нисколько она дымом не будет пахнуть. Вы что, никогда разве жаворонков не ловили в поле и не жарили их между камнями? Ах, верно, совсем забыла, вы же пастухом не работали! Давайте-ка ощиплите эту куропатку! Да не рвите так сильно, вы так всю кожу ей раздерете!
— Ты могла бы ощипать другую, чтобы показать мне, как это надо делать.
— Так вы, значит, хотите съесть две? Ну и обжора… Ну вот я их и ощипала, сейчас буду поджаривать.