Чёртовы куклы
Шрифт:
– Нет, послезавтра!
Адъютант молча хлопнул несколько раз глазами, что составляло его привычку в минуты усиленных соображений, и проговорил:
– Что же это значит?
– Ничего, кроме того, что я вам сказал, - отвечал Фебуфис и, вспрыгнув на высокий табурет перед большим холстом, который расписывал, взял в руки кисти и палитру.
Всё существо его ликовало и озарялось торжеством в самом его любимом роде: он мог глядеть свысока на стоявшего около него светского человека, присланного могущественным лицом, и, таким образом, унижал и посла и самого пославшего.
Адъютант
– Я не могу передать герцогу такого ответа.
– Отчего?
– Он не терпит отказов.
– Ну, нечего делать, потерпит.
– Он не согласится остаться здесь до послезавтра.
– Человек, который так любит искусство, согласится.
– Он назначил завтра вечером уехать.
– Он сам себе господин и всегда может отсрочить.
Адъютант рассмеялся и отвечал:
– Вы оригинальный человек.
– Да, я не рабская копия.
– Без сомнения, герцог может остаться везде, сколько ему угодно, но поймите же, что с ним не принято так обходиться. Ему нельзя диктовать.
– Значит, у него есть характер?
– И очень большой.
– Да, говорят, и я слышал, - это интересно! Так вот мы его испробуем: вы скажите ему, что так и быть, пущу его к себе, но только послезавтра.
– Прошу вас, оставьте это, маэстро!
– Не могу, господин адъютант, не могу, я тоже - рекомендуюсь вам человек упрямый.
– На что вам его сердить?
– По совести сказать, ни на что, но мне теперь взошла в голову такая фантазия, и вы со мною, с позволения вашего, ни черта не поделаете, ради всех герцогов вместе и порознь.
– Вы дерзки.
– Хотите дуэль?
– Очень хотел бы, но, к сожалению, я теперь не могу принять дуэли.
– Почему?
– Конечно, не потому, что я не желаю вас убить или страшусь быть убитым, но потому, что я состою в свите такого лица, путешествие которого не должно сопровождаться никакими скандалами.
– Хорошо, не нужно дуэли, но я вам предлагаю пари.
– Какое? в чём оно состоит?
– Оно состоит вот в чём: мне кажется, будто я знаю вашего герцога больше, чем вы.
– Это интересно.
– Да, и я это утверждаю и держу пари, что если вы передадите ему то, что я вам сказал, то он останется здесь ещё на день.
– Ни за что на свете!
– Вы ошибаетесь.
– Оставим этот разговор.
– А я вам ручаюсь, что я не ошибаюсь; он чудесно прождёт до послезавтра, и я вам советую принять пари, которое я предлагаю.
– Я желал бы знать, в чём же будет заключаться самое пари?
– В том, что если ваш повелитель останется здесь на три дня, то вы без всяких отговорок должны исполнить то, что я закажу вам; а если он не останется, то я исполню любое приказание, какое вы мне дадите. Наши шансы равны, и даже, если хотите знать, я рискую больше, чем вы.
– Чем?
– Я не буду знать, точно ли вы передадите мои слова.
– Я передам их в точности, но, в свою очередь, я могу принять ваше условие только в том случае, если в заказе, который вы мне намерены сделать в случае моего проигрыша, не
– Без сомнения.
– В таком случае...
– Вы принимаете моё пари?
– Да.
– Это прелестно: мы заключаем пари на герцога.
– Мне неприятно, что вы над этим смеетесь.
– Я не буду смеяться. Пари идёт?
– Извольте.
– Я подаю вам мою руку с самыми серьёзными намерениями.
– Я с такими же её принимаю.
Молодые люди ударили по рукам, и офицер откланялся и ушёл, а Фебуфис, проводив его, отправился в кафе, где провёл несколько часов с своими знакомыми и весело шутил с красивыми служанками, а когда возвратился вечером домой, то нашёл у себя записку, в которой было написано:
"Он остается здесь с тем, чтобы быть у вас в студии послезавтра".
Фебуфис небрежно смял записку и, улыбнувшись, написал и послал такой же короткий ответ. В ответе этом значилось следующее:
"Он пробудет здесь три дня".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Следующий день Фебуфис провёл, по обыкновению, за работой и принимал несколько иностранцев, которые внимательно осматривали его талантливые работы, а втайне всего более заглядывали на Messaline dans la loge de Lisisca, которая занимала большое и видное место. Картина во весь день не была задёрнута гобеленом, и её видели все, кто посетил студию.
Потом Фебуфис был во всех тех местах, которые имел в обычае посещать ежедневно, но вернулся домой несколько ранее и, запершись дома с слугою, занялся приведением своей мастерской в большой порядок.
Семейство желчного, больного скульптора, обитавшее в нижнем жилье, которое находилось под ателье Фебуфиса, очень долго слышало шум и возню от передвигания тяжёлых мольбертов. Можно было думать, что художник наскучил старым расположением своей мастерской или ему, может быть, пришла фантазия исполнить какую-нибудь новую затею с Messaline dans la loge de Lisisca.
Это так и было.
На следующий день догадки нижнего семейства подтвердились и разъяснились: тотчас после ранней сиесты мастерскую Фебуфиса посетил именитый путешественник в сопровождении двух лиц из своей свиты.
Один из них был престарелый, но молодящийся сановник, во фраке и с значительным количеством звёзд. Он был первый советник герцога по всем делам, касающимся иностранных сношений, и занимал должность начальника этого ведомства. В числе звёзд, украшавших его лацкана, были и такие, которых никто другой, кроме его, не имел. Старец носил превосходно взбитый на голове парик, блистал белейшими зубами и был подрисован и зашнурован в корсет. Лета его были неизвестны, но он держался бодро, хотя и вздрагивал точно под ударами вольтова столба. Чтобы маскировать это непроизвольное движение, он от времени до времени делал то же самое нарочно. В существе это была дипломатическая хартия, вся уже выцветшая, но ещё кое-как разбираемая при случае. В нём была смесь джентльмена, маркиза и дворецкого, но утверждали, будто в делах он ловок и очень находчив. Другой при герцоге был тот самый молодой адъютант, с которым Фебуфис держал своё пари о "завтра и послезавтра".