Червь
Шрифт:
Было достаточно одного точного выстрела.
4.10
Я с трудом осознала, что могу открыть глаза, будто почти забыла, как это делается. Я попыталась и немедленно пожалела о своём решении — один мой глаз, даже будучи открытым, ничего не видел, а изображение от второго глаза было не в фокусе, я не могла ничего разобрать. Когда я вновь закрыла глаза, даже розовое сияние света, проходящего через мои веки, было похоже на фейерверк, взрывающийся прямо в сетчатке.
Когда я попыталась понять, что произошло, мои мысли оказались тягучими и
— Неужели вы, мелкие уёбки, хоть на мгновение поверили, что сможете взять надо мной верх? Это то, чего вы должны были до усрачки бояться! — прошипел голос. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы опознать его, гораздо дольше, чем должно было быть. Бакуда.
Я начала чувствовать боль. Сначала она ощущалась, как порезы от бумаги, только в двести раз сильнее, и каждый из этих порезов был одной из моих мышц. Моя кожа покалывала от ранок, которые постепенно всё больше ощущались, как ожоги. Мои суставы пульсировали, будто каждый из них был вырван из своего места, и кто-то бил ими о тротуар в каком-то мрачном ритме.
Я снова открыла тот глаз, который ещё был способен видеть, и безуспешно попыталась сосредоточиться. Три тёмно-красные ленты… нет. В глазах троилось. Одна тёмно-красная лента тянулась сбоку моей маски, начинаясь от того места, где маска прикрывала мой нос, по прямой линии протягиваясь к земле. Лужа растекалась там, где она касалась тротуара. Я поняла, что теряю кровь. Много крови.
— Сами напросились, оставили меня лежать с гранатомётом в руке, а боеприпасы по всей улице валялись. Блять, вы там обнимались и вообще расслабились, будто и правда меня победили? Да вы просто напрашивались на гранату.
Я не собиралась сдаваться. Не без борьбы. Я едва могла двигаться, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать. Моё желание сделать хоть что-нибудь было чуть ли не более мучительным, чем боль, которая пульсировала и гудела во всём теле. Что я могла сделать? Мой разум работал уже не так ужасающе медленно, но мысли всё ещё путались и обрывались. Понятия, в которых я должна была быть уверенной, оказывались неопределёнными, сомнительными, и сумбурными. Слишком много мыслей шли невпопад, оторванными от прочих. Если бы я могла двигаться, не испытывая боли, я бы что-нибудь ударила от расстройства. Вместо этого я сжала кулаки.
Школа. Проблемы в школе? Я? Мои обидчицы? Нет. Почему я подумала о школе? О чём я думала до того, как расстроилась? Я хотела дать сдачи. Бакуда, школа, дать сдачи. Я почти стонала от расстройства, когда пыталась соединить отдельные идеи, и просто не могла закончить мысль. В итоге я лишь раздражённо выдохнула, вздрагивая от боли, которую это вызвало.
— Ага, маленькая бесполезная девочка в костюме насекомого пришла в себя, — скрипучий голос Бакуды послышался в ночном воздухе.
Где-то недалеко что-то сказал Мрак, но я не смогла разобрать его слов.
— Ш-ш, не волнуйся. Я доберусь до тебя через минуту, — рассеянно ответила ему Бакуда.
Я услышала какой-то звук, и увидела, как пара розовых ботинок появилась перед моим лицом, изображение плыло и медленно колебалось.
— Неудачный день? — она склонилась надо мной. — Хорошо. Видишь ли, одна из моих новых подручных работает в штаб-квартире Протектората. В охране тюрьмы, где находится
Я слушала её лишь отчасти. Мысленно я повторяла одни и те же слова, снова и снова, как молитву. Бакуда, школа, дать сдачи.
— Бакуда, школа, — пробормотала я. Слышать, насколько слабым и тонким оказался мой голос, было ужаснее, чем всё остальное, на что я обращала внимание за последние несколько минут.
— Что? Девочка-букашка хочет что-то сказать? — она наклонилась и ухватила меня за броню, которая закрывала грудь. Она рывком подняла меня в полусидячее положение. Это резкое движение оказалось пыткой, но боль помогла хоть немного прояснить мои мысли.
— Школа. Бакуда провалилась, — ответила я, мой голос был лишь немного громче, чем до этого. Чёрно-красные линзы её очков сверлили меня, пока я приводила в порядок мысли, чтобы заговорить снова, пытаясь звучать более осмысленно. — Ты считаешь себя такой умной, но ты лажанулась. Что это было? Второе место? Даже не второе? — мне удалось издать что-то, отдалённо похожее на смешок.
Она отпустила меня и попятилась, как от огня. Моя голова ударилась о тротуар, и я почти отрубилась. Пришлось очень постараться, чтобы не вырубиться: «Прочувствуй боль. Она поможет тебе оставаться в сознании.»
Где-то неподалёку послышался потусторонний голос Мрака. Я едва смогла разобрать первое слово. «Она» или «Кора». Он засмеялся. Меня испугало, что я не понимала его. Я не могла понять, почему я не могу разобрать его слова. С моим слухом было что-то не в порядке, это я осознала. Но это еще не всё. Что ещё?
Искажение. Взрыв или взрывы повредили мой слух, возможно, я не могла разобрать его слова из-за того, как его сила влияла на звук его голоса. Само осознание того, что я всё-таки смогла хоть что-то понять, заставило меня почувствовать себя в сто раз лучше.
— Ты так думаешь? — Бакуда шипела на Мрака. Её слова было легче разобрать, маска преобразовывала их так, что голос был отчётливым и монотонным, даже если сверху накладывались шумы и шипение.
Она пнула меня в лицо своим розовым ботинком. Необходимость двигать головой причинила больше боли, чем удар по зубам. Она схватила меня за костюм и протащила пару метров. Перемещение усилило боль на порядок. Если оценивать её по шкале от одного до десяти, можно было смело ставить девять с половиной баллов. Ничто из того, что я могла сделать, не смогло бы усилить боль, потому я нашла в себе силы и волю, чтобы потянуться вверх и схватить её за запястья, но лучше мне от этого не стало. Она отпустила меня, а затем толкнула, переворачивая на бок. Движение вызвало приступ тошноты.