Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом
Шрифт:
Интервью оказалось не таким гламурным, каким я его представляла. Получилась скорее комбинация изнурительного и настораживающего. Вопросы Морица были неинтересны, напоминали разминку, а не настоящую игру. В нашей беседе отсутствовал любой творческий элемент, не было ничего разоблачительного. Много лет спустя другой репортер из другого крупного делового издания сообщил мне, что негативные отзывы на эту статью преследовали Морица на протяжении многих лет после ее появления, поскольку тот не понимал, что значило пойти против Стива. Вот это уже было интересно.
В январе 1983 года на прилавках киосков появился
Реакция Стива оказалась отвратительной: «28 процентов мужчин США могли быть отцом». Не знаю, сказал ли он это в порыве ненависти или специально. Зато знаю, что употребление в своем ответе такой цифры, как «28 процентов», было очень в духе Стива. Задолго до этого Стив понял, что числовые значения приводят в восхищение и поражают воображение. И он был словно волшебник: ему с успехом удавалось отвлекать внимание.
В этой статье Стив также сказал, что назвал компьютер Lisa в честь своей бывшей подруги. Это, конечно же, выдумка – никаких подружек по имени Лиза он не имел. Это был типичный Стив. Он вышел за грань поэтической вольности. Теперь он просто врал. До того как эта статья появилась, я жила в своеобразном фантазийном мире, говоря себе, что Стив ценит всю ту работу, которую я проделала, и любовь, которую привнесла, чтобы вырастить Лизу. Ей было почти четыре года, когда вышел тот выпуск, и, несмотря на все факты, говорившие об обратном, я еще верила в доброту Стива. Моя дочь оказывала на меня такое влияние.
После того как я прочла статью в Time, я была настолько уязвлена, что следующие три дня с трудом могла говорить или на чем-либо концентрироваться. Стив унизил меня на страницах распространяющегося по территории всей страны журнала, и это было настолько непостижимо, что мое сознание просто помутилось. Я, видимо, ушла куда-то внутрь себя и не знаю, как я это пережила. Лишь через три дня я вернулась к своему нормальному состоянию, со всей той любовью и радостью по отношению к Лизе и Дэвиду, которые у меня были прежде.
Стив импульсивно стремился усовершенствовать все, до чего он дотрагивался, словно процесс усовершенствования лежал в основе природы его существования. Поэтому неудивительно, что, наряду со всем остальным, Стив превратил ненависть в крайне гнетущее и идеально управляемое нечеловеческое безразличие. Жесткость Стива была настолько ошеломляющей, что люди терпели повторяющиеся проявления его безжалостности, чтобы понять, что происходит, и выяснить, как с этим больше не сталкиваться. Также я подозреваю, что он использовал страдания людей в качестве источника пополнения своей энергии.
В те дни, когда я приходила в себя после прочтения статьи в Time, я поняла, что была испугана не им – я боялась за него. И это заставило меня также переживать за окружающих людей. Я спрашивала себя: как, черт подери, он мог не знать, какие вещи являются важными? Как он мог не знать, что истинно? Казалось,
Много лет спустя после того, как та статья в Time была опубликована, Стива включили в список «Десяти самых худших руководителей» США. Когда я узнала об этом, у меня с души свалился огромный груз. Я несколько дней парила в облаках от счастья. Я всегда думала, что была одинока в том, что мне приходилось терпеть. Вернее будет сказать, что я забыла, что не одинока, поскольку постоянное проявление Стивом ненависти настолько сбивало с толку, что я сгибалась под грузом этого и оказывалась не в состоянии думать или вспомнить что-либо. И вот подтверждение того, что и многие другие люди видели это.
Несмотря на свою гениальность, Стив допускал просчеты всю свою жизнь: он верил, что ненависть являлась приемлемой силой в мире. И поскольку она давала ему такую несокрушимую мощь, он использовал ее и не сомневался в ней. Более того, я думаю, что он принимал власть за любовь, поскольку она заставляла его чувствовать себя авторитетнее и лучше. К моему огромному разочарованию, он умер, не успев осознать свою ошибку.
Позднее я задала Стиву прямой вопрос: «Почему ты сказал, что 28 процентов мужского населения США могли быть отцом Лизы? И с чего это вдруг мне называть моего ребенка в честь одной из твоих прежних подружек?» «Мориц соврал», – сказал он, не моргнув глазом.
Если Мориц соврал, то о чем именно он соврал? Мне понадобилась пара недель, чтобы понять, что врал здесь Стив. Я провела мало времени в компании Морица, но знала, что основой его профессиональной этики было стремление говорить правду. То же касалось и журнала. Я пришла к выводу, что если Мориц и переиначил слова Стива или как-то соврал, то не в данном случае. Помимо этого, Стив все же обладал определенным запасом приличия, когда был прав, и если бы его неверно процитировали, то он бы позвонил мне сразу же в тот момент, когда вышел номер, чтобы извиниться. Он бы также предпринял бы какие-то действия. Однако этого не произошло, поскольку Стив соврал. И он соврал, поскольку не хотел, чтобы люди видели, кем он являлся на самом деле.
В той статье в Time меня также шокировала еще одна вещь. Когда я впервые ее прочла, на улице была зима, и я сидела на теплой кровати с водяным матрацем в Тахо-Сити. Я смотрела на красивые фотографии, где был изображен Стив в большом доме в Саратоге со своей японской подушкой для медитации, с неким изумлением, а также настороженностью. Там было одно изображение, где Стив сидит прямо и держит в своих красивых руках маленькую японскую кружку. В комнате было мало мебели, но достаточно много света – такой эффект достигался за счет настольной лампы с абажуром из цветного стекла. Это был материализм в настолько грандиозном виде, что комната производила впечатление священного места. Фотографии шокировали меня. Стив создавал и продвигал свой коммерческий образ, который включал в себя божественность. И это насторожило меня, поскольку он утратил с ней связь.