Червонные сабли

Жариков Леонид Михайлович

Запели трубачи, заиграли атаку:

Вперед, вперед, друзья!

Вперед, вперед, друзья!

Из пожен шашки вон!

Ура!

Городовиков передал командование начальнику штаба, а сам выхлестнул шашку. Впереди резервного кавалерийского полка он помчался на помощь блиновцам.

Все ближе враг. Городовиков на ходу наметил цель - головного офицера. Слившись с конем, полковник стрелой летел, увлекая за собой всадников. «Никак князь Тундуков?» - мелькнуло в голове командарма, и в нем вспыхнул азарт

охоты. Ведь за «его высокоблагородием» старый должок: не доплатил князек своему батраку Оке Городовикову.

Блиновцы издали заметили командарма. Они видели, как, подскочив к белогвардейскому офицеру, Ока Иванович привстал на стременах и молниеносным взмахом шашки выбил его из седла. Конь офицера рванулся в сторону, унося на себе хозяина, повисшего в стремени.

Адъютант полковника повернул коня навстречу командарму. Но подскочивший Байда зарубил его, и тот упал.

Блиновцы смяли белых, и те повернули вспять - дай бог ноги!

Уже солнце опустилось за горизонт, когда закончился жестокий бой. Мокрые взмыленные кони медленным шагом возвращались с поля битвы; они еще дрожали мелкой дрожью и тяжело дышали. Утомленные битвой, бледные от жаркой сечи бойцы вели в поводу лошадей, чьи хозяева остались на поле боя.

Горнисты трубили сбор:

Всадники, перестань!

Отбой был дан,

Остановись!

Санитары сносили убитых. В воздухе стоял запах крови.

Спешенные бойцы ловили врангелевских коней, вели под руки раненых товарищей; собирали оружие. А те, что в пылу боя умчались преследовать врага, не спеша поворачивали коней обратно.

Цымбаленко, водивший в атаку первый эскадрон, вернулся хмурый: жалко погибших друзей. Глаза его сверкали. Он остановился у плетня, вынул карманные часы, хотел завести их, да пальцы не слушались.

– Ничего, - тяжело произнес он.
– Мертвым слава, а живые пойдут вперед.

6

С того дня бои не прерывались ни на час, точно продолжался все тот же первый бой.

По многу раз брали красные конники прилегающие к Орехову села - Жеребец, Фисаки, Камышеваху, брали и снова оставляли, часто с такими горькими потерями, что сердце сжималось. Жара стояла невыносимая, и кони падали от усталости. Еще больше были измучены люди. Приходилось по целым суткам оставаться без пищи и спать в седле. Раны не успевали заживать. Еще свежая кровь проступала сквозь бинты, как снова звучали призывные трубы, и надо было лететь навстречу врагу.

С каждым боем редели эскадроны, и порой некому было заменить погибшего. В строй становились те, кто нес службу в команде связи или в обозах.

Так пришел черед Леньки. Во время одной из схваток, когда конница красных обратила противника в бегство, показалось ему, что один офицерик уж очень смахивает на Геньку Шатохина. Волнуясь от предчувствия, что нашел наконец того, кого долго искал, пришпорил Валетку и погнался за врангелевцем. Он на ходу стрелял из маузера и даже крикнул вгорячах: «Стой, гад, стой!» Офицер не оборачивался.

Верст семь шла погоня. И лишь на окраине Орехова, когда казалось,

что враг настигнут, тот обернулся, и Ленька понял - это не Шатохин.

Но было поздно: разгоряченный Валетка влетел на улицы Орехова, занятого белыми. Они только что снова выбили из города кремлевских курсантов и рыскали по дворам, добивая раненых.

Опомнившись, Ленька повернул коня, но белые заметили его. Над ухом свистнула пуля, за ней другая. Какой-то казак бросился наперерез, сорвал с себя лохматую папаху и швырнул под ноги Валетке. Конь испуганно отпрянул, и Ленька полетел в канаву. Двое бородачей бросились к нему. Ленька выстрелил и сбил с одного шапку. Воспользовавшись замешательством казаков, он бросился в калитку, пересек чей-то двор, перемахнул через забор и очутился в огороде соседнего дома.

Позади слышались выстрелы и голоса:

– Во двор побежал!

– Стреляй, а то уйдет!

Прыгая через грядки, Ленька подбежал к забору, перелез через него и оказался в пустынном переулке. Здесь не было ни души. Отчаянно лаяли собаки.

Стараясь запутать след, он перебежал через дорогу и заскочил во двор, казавшийся заброшенным. В углу виднелся старый сарай, крытый черепицей. Дощатая дверь была приоткрыта, а рядом стояла коза, привязанная к стволу вишни. Увидев бегущего человека, она перестала жевать и с удивлением уставилась на Леньку вылупленными черными глазами.

В доме, что стоял напротив сарая, были закрыты ставни и царила тишина.

Пригнувшись, Ленька подбежал к сараю, протиснулся в приоткрытую дверь и затаился в углу за ящиком.

В городе продолжалась перестрелка, Потом в соседнем дворе загрохотали прикладом в дверь. В ответ забрехали собаки. Наверное, начался поголовный обыск. Что делать?.. И Ленька решил: если придут сюда, он дорого продаст свою жизнь.

Вот как глупо вышло с этой погоней. Сам попался и Валетку потерял. Наверно, мечется конь по улицам, ищет незадачливого хозяина.

От тишины звенело в ушах. Слышно было, как за дверью вздыхала коза. Потом скрипнула дверь в доме, и во дворе показалась старушка с оловянной миской в руках. Она приблизилась к сараю и стала кормить козу. Ленька боялся, как бы не взбрело старухе в голову заглянуть в сарай. Тогда не оберешься крику. Но старуха ни разу не посмотрел в него сторону, хотя вела себя странно, точно знала или догадывалась, где спрятался беглец. Она потопталась во дворе и вышла за калитку. Там она осмотрелась и, убедившись, что вокруг никого нет, вернулась к сараю и сказала тихим голосом, но так, что Ленька понял каждое слово:

– Когда стемнеет, полезешь на чердак. Там уже есть один ваш. Ах ты, господи милосердный!..
– и ушла.

Может быть, для маскировки она подперла дверь поленом: никому не придет в голову искать в сарае, если он снаружи подперт чурбаком. Старуха вернулась в дом, и опять стало тихо.

Солнце зашло, и в щели сарая бил тревожный багровый свет вечерней зари. Когда начало смеркаться, снова вышла хозяйка, отвязала фыркающую упрямую козу, завела ее в сарай и сказала негромко:

– В сенцах лестница на чердак... Не суетись, да шапку военную не забудь снять...