Чешежопица. Очерки тюремных нравов
Шрифт:
Богато, хорошо жили два брата и их напарница по делам — простая медицинская сестра. Молоды, еще и тридцати нет, а уже с «Волгами», дачами, вкоцаны по последней моде в импортное кожевье. Медсестра живет поскромнее в своей кооперативной квартире, замуж выходит за смазливого студента, на сберкнижке есть куски. Она — воплощение самой что ни есть скромности и в 16-й поликлинике Новосибирска является заместителем главного редактора стенной газеты «Доброта». Редактор, он же и главврач доброй сестре (она его, пьяницу, коньячком бесплатно частенько балует) делает всякие поблажки, отпускает в любое время по разным общественным делам.
Звонок. В глазок видно — стоят трое молодых людей в белых, крахмальных халатах. Девушка обвешена медицинскими приборами и трубками, юноши с чемоданчиками. Звонят: «Откройте, пожалуйста, мы из райсобеса по вашей просьбе
— Мы выясняем условия, в которых вы, заслуженный человек нашего отечества, защитник Родины в прошлом, проживаете. На что жалуетесь? Какую помощь и содействие хотите от нас получить? Как у вас с духовной жизнью, чем вы наполняете свой отдых? О, у вас все сочинения Иосифа Виссарионовича Сталина?! Сейчас это редкость. В Грузии цена всех вышедших томов достигает трех и более тысяч. Мой папа тоже без Сталина и дня не может прожить. С ним, как с Богом, советуется. Недавно я в Гори, на родине вождя был, там все сохранилось: памятник, большой портрет на вокзале и музей. Мне повезло, попал на слет людей, татуированных портретами Иосифа Виссарионовича, приехали тысячи. Один мне на ухо сказал: «У меня на груди Сталин, а на жопе знаешь кто? Горбачев. Ему там самое место».
Все задушевно хохочут. Млеет и дурееет бывшее военное, партийное, лагерное начальство. Рассказывает о медалях, о своем вкладе в комсозидание и уничтожение многочисленных врагов. Скрупулезно по памяти перечисляет, в чем нуждается: необходимо сменить водопроводные краны, шток в унитазе, достать крышки для стеклобанок, ибо не замаринуешь и не засолишь без них, надо пугнуть пацанов, которые вытаскивают из почтового ящика газеты и журналы — «Советский воин», «Ветеран», «Красная звезда», «К новой жизни». Просит — он об этом многократно писал, куда надо, но не получил ответа — обратить внимание на вражеские сходки в квартире 37.
Пришедшие все аккуратно записывают в бланки, блокноты, в заявки. Для пущей важности просят расписаться и оставляют квитанции. При этом идет неторопливая беседа о вождях, врачах, происках врагов, мудрости Ленина — Сталина, КПСС, победе в войне и строительстве социализма, о коварных сионистах, тайных масонах, Коротиче и Гдляне. Гости не торопятся, хвалят красоту жены, мужество (проступающее на фотографиях) детей, внуков, похожих сейчас телом, а потом, разумеется, и делом на деда. От предложения выпить по рюмочке категорически отказываются: мы на работе, не положено.
Жалобам на здоровье нет конца: запор постоянный, плохое настроение и высокое давление. До этого молчавшая и не встревавшая в беседу девушка, говорит: «Давайте проверим давление». Кто ж от этого откажется прямо на дому? Проверяют, как положено — старик ложится на диван. «Ба, да у вас оно что-то резко подскочило. Надо срочно сбить. Что предпочтете, таблетки или укольчик? Укольчик надежнее и быстрее снижает». «Можно, можно укольчик, я с детства их не боюсь, вот жена при виде шприца и крови в обморок падает».
Ставится укол, болтовня замирает, и через минуту терпило уже храпит в две дырки-пырки, открыв для заглатывания воздуха и рот, полный фикс. «Грабь награбленное» — лозунг красногвардейцев и их последователей. Добыча бывает солидной — десятки тысяч упаковываются в чемоданчики, драгоценности и золотишко раскладываются по карманчикам. Следы пребывания уничтожаются, справки спускаются в унитаз мелко разорванными.
Старые люди редко сразу обнаруживают утерянное, описать воров-грабителей сложно, ибо белые халаты так же обезличивают, как и всякая форма — военная, милицейская.
ПРОДАЖА РАБИНОВИЧЕЙ
Как и все люди на земле, зэки тоже умирают и, пожалуй, чаще, чем вольняшки. Из одного ада зэк перемещается в другой, из одной «колючки» в следующую. Исправительно-трудовые кодексы и комментарии к ним не разрешают передавать трупы родственникам, а тем более — друзьям и знакомым. Только по большому блату и после долгого хождения по инстанциям можно получить дорогие бренные останки. Да и большинство граждан согласны с кодексами. И на воле предпочитают не возиться с покойниками, что уж говорить о лагерях. Хоронить хлопотно: в стране, территория которой больше чем наполовину покрыта вечной мерзлотой, острая нехватка моргов-холодильников. На почти полуторамиллионный Новосибирск всего шесть блатных холодильных мест (для именитых членов обкома КПСС, генералов и академиков СО АН СССР). В других городах и этого нет. Приходится с помощью всяких формалинов
По смерти в зоне на труп надевается зэковская парадная форма, и он помещается в ящик-гроб (говорят же, сыграл в ящик), выполненный из отходов древесного распила — обрезков, горбылей. Погребение зэка-покойника идет по кремлевским расценкам, где, к примеру, килограмм ананасов стоит 18 копеек. На зэка расходуют больше — 1 рубль 26 копеек. Понятно, списывают, а списание всегда приводит к удешевлению. В этом есть и другой момент: «там» предстоит встреча со Щелоковым и Андроповым, глядишь, прибудет и железный Феликс, и в споре о льготах и привилегиях они скажут: «Тоже пользовался, не ври, похоронен по нашим расценкам». И будут, как всегда, правы.
Похороны — работа хозобслуги. Здесь применима поговорка: быстрота нужна только при ловле блох. Медленно тянут покойника ногами вперед, за зону.
Хозобслуга подвергает покойника последнему, заключительному шмону, а затем все по плану — такая-то могила и такой-то номер. Засыпать обычно не торопят, и обслуга эту работу просто уважает, чтобы не сказать, что любит.
Тема смерти не веселая. Но нельзя не отдать ей должное, особенно сейчас, когда «Мемориал» откапывает сотни и тысячи кладбищ: возвращаются к памяти живых Пивовариха под Иркутском, Колпашевский Яр в Томской области, Острова смерти на Оби, Долина смерти на Колыме… Сколько их? Миллионы мертвецов вступают в эпоху перестройки — вечная мерзлота являет трупы убиенных огромными полями мертвых Магадана, Певека, Норильска, Лабытнанги… Жуткие следы убийств на теле страны, находившейся десятки лет в руках уголовников из ЧК-ВЧК-НКВД-МГБ-МВД-КГБ и их начальников — Лениных, Сталиных, Хрущевых, Андроповых, Черненко, и их блатных архаровцев из сплоченных рядов РКП(б) — ВКП(б) — КПСС. Последняя аббревиатура расшифровывалась как «компания, преследующая Сахарова и Солженицына».
Серпантином вьются этапы в лагеря. В Эдучанку, что на полпути от Братска до Усть-Илимска, прибыл в году 1965-м известный лемберско-львовский делец, заслуженный рецидивист Европы и Азии Даниил Рабинович. Причалил в возрасте преклонном, аж за восемьдесят годков. Человек судьбы удивительной, знаток тюрем множества демократий и монархий мира. Приехал, чтобы почить на берегах красавицы Ангары и вписать лист в пухлую историю Иркутского УИТУ — Управления исправительно-трудовых учреждений.
Но, прежде, чем приступить к описанию остатков жизни Даниила, остановимся на событиях, в то время волновавших Восточную Сибирь. Причиной их явилось не экономическое положение, не то, что зона затопления Братской ГЭС достигла площади, занимаемой таким государством, как Израиль, не травма, парализовавшая скалолаза-гидростроителя Губайдулина, в которого влюбилась медсестра Института ортопедии и восстановительной хирургии. (Об этой, подкрепленной легковой машиной «Москвич» и квартирой с электропечью в Падуне, любви на протяжении многих месяцев писала газета «Восточно-Сибирская правда»). Всех волновал и будоражил вопрос об обрезании коммунистов-ленинцев, который поставил ребром на открытом партийном собрании Иркутского завода тяжелого машиностроения Иван Бурсак, внештатный лектор-международник общества «Знание», приписанный к парторганизации флагмана драгостроения Советского Союза. В длинном, обстоятельном выступлении, которое, затаив дыхание слушали члены нерушимого блока коммунистов и беспартийных, Бурсак перед лицом непрекращающейся агрессии империализма предложил для более тесного сплочения рядов ввести ритуальное всесоюзное обрезание коммунистам. Иван Бурсак предложил, чтобы в райкомах рядом с комнатой «Выдача партийных документов» находилось помещение с обитой красным дерматином дверью и надписью «ОДЧК» — Обрезальня для членов КПСС. Там бы дипломированные партийные хирурги производили торжественный акт приобщения к когорте большевиков. При этом полагалось на стволе пениса новоиспеченного члена татуировкой наносить все необходимые для приема данные: рабоче-крестьянское происхождение, год рождения, место вступления. Номер партбилета следовало ставить на головке члена. У женщин подобное делалось бы на половых губах. Это бы безусловно укрепило ряды и повысило гордость принадлежности к КПСС, так как член партии, смотря многократно на член, не забывал ее и постоянно вдохновлялся.