Чесменский бой
Шрифт:
26 сентября. Отряд Первой армии под началом генерал-поручика Эльмпта занял город Яссы, Русская армия стала на зимние квартиры, однако мелкие отряды продолжали движение вперед к югу, вышли к Дунаю, заняли крепости Галац и Бухарест.
1 октября. Партия запорожцев при старшине Сафронии Черном настигла при деревне Хаджи-бей партию турок в 200 человек, шедших из Очакова в Аккерман. Запорожцы атаковали и разбили ее наголову. Отбили 2 знамени, булаву и литавры.
13 октября. К крепости Бендеры подошел отряд графа Витгенштейна. К коменданту с письмом о сдаче был выслан майор Тырко. Приняв письмо,
14 октября. С рассветом сильный неприятельский отряд начал выходить из предместья. Напав на казаков и гусар Тырко, он вышел из-под выстрелов крепости и был разбит. Турки потеряли 200 человек и 1 знамя.
1 сентября. Из Польши. Эскадрон драгун, гренадерская рота и 2 единорога под началом бригадира Александра Суворова, пройдя за ночь тридцать шесть верст, вышли в тыл крупному отряду конфедератов братьев Пулавских под Ореховом, решительно атаковали и разбили его, несмотря на шестикратное превосходство неприятеля. «По разбитии пулавцев под Ореховом вся провинция чиста», – доносил Суворов в штаб 3-й армии.
Глава четвертая
В шуме их надежд я полн.
Белы горы идут мимо:
Реет между черных волн,
Судно по морю носимо.
Попутный зюйд-вест вздувал паруса. Теперь корабли держали путь к берегам союзной Англии.
Когда-то в здешних водах фрегаты Петра, следуя из Архангельска в Кронштадт, захватили целую флотилию шведских каперов. Известие о той победе вызвало в Европе переполох небывалый*.
От резких порывов ветра корабли валило во все стороны, но шли лихо, парусов не убавляя. Чтобы не привлекать к эскадре излишнего внимания, Спиридов велел спустить вымпела и идти под флюгерами. Сам адмирал – под белым флагом, Елманов – под синим, а Грейг – под красным.
Миновали банки Фиш и Допер. Небритые рыбаки, побросав сети с задохшейся треской, тревожно взирали на проходящую эскадру.
Одни сутки сменялись другими. Через каждые восемь склянок – смена вахт. На случай потери в море адмирал определил местом сбора скалистый мыс Фламбаро-Хид на восточном побережье Англии.
Вот наконец и долгожданный мыс. На фок-мачте «Евстафия» подняли ординарный гюйс и пальнули из пушки, вызывая лоцманов. Тщетно. Лишь эхо от выстрелов было ответом. Спиридов с обидой выговаривал Крузу:
– Пилоты сии давным-давно наняты Иваном Чернышевым для проводки эскадры нашей Каналом, и плаче но за то им золотом щедро. Где же их носит нелегкая! На «Трех Иерархах» Грейг убеждал офицеров:
– Британские лоцманы – лучшие в мире! Причина их отсутствия – неточно составленная инструкция. В России такое не редкость.
Офицеры иерарховские слушали хмуро, но помалкивали. Не сдержался лишь за ужином в кают-компании лейтенант Петр Карташев*. Горяч был лейтенант, обид не терпел:
– Коли все для Грейга в Англии хорошо, чего же он к нам заявился? Сидел бы на своем острове
Услышав неосторожные слова, уткнулся носом в тарелку грейговский любимец капитан-лейтенант Дугдаль, защищать в споре бригадира было опасно.
Грейга на «Иерархе» не любили, несмотря на его всегдашнюю приветливость и глубокие познания в морском деле. Бригадир буквально изводил офицеров, часами держа их у себя, нудно внушая правила одоления противника, а если прибавить к этому весьма скверное знание им русского языка и огромную самонадеянность, то иерарховских офицеров понять было можно.
Поджидая лоцманов, на кораблях и судах занимались одним – погребали покойников. Хлестко полоскались приспущенные Андреевские флаги. На эскадре начался самый настоящий мор. Умерших считали уже десятками… У Фламбаро-Хид было потеряно четверо суток.
Европейские газеты тех дней пестрели сообщениями о трудностях похода русской эскадры; статьи полны были злословия и обидных слов. Обсуждение исхода экспедиции стало едва ли не самым модным в велико- светских салонах. Особо азартные даже заключали пари. На то, что эскадра не дойдет, ставили пять против одного!
Одним из немногих, кто искренне желал успеха русским морякам, был великий Вольтер. Узнав о трудностях адмирала Спиридова, фернейский старец обратился к просвещенным европейцам с посланием. «Благословите Петрополийский флот, зависть, умолкни, народы, дивитесь!» – писал мыслитель.
Однако политическая обстановка вокруг эскадры продолжала накаляться. В конце октября 1769 года испанский посол по поручению своего двора представил герцогу Шуазелю соображения Мадрида об опасности появления русских в Средиземном море для французской и испанской торговли с Востоком.
– Наши соединенные флота должны воспротивиться этому, а дворы обязаны сделать зарвавшейся России соответствующую декларацию, – настойчиво внушал он французскому министру иностранных дел.
Но Шуазель поначалу лишь посмеивался над испугом испанцев и безрассудством русских.
– Екатерининский флот – новый феномен! – куражился он на публике. – Романтично, красиво, но… дорого и бесполезно!
Веселость Герцога сняло как рукой, когда Спиридов довел свои корабли до британских островов: только теперь Шуазель ощутил всю опасность петербургской затеи. Взвесив все «за и против», он решительно выложил перед Людовиком XV свой мемуар, где как дважды два доказал, что русских следует уничтожить, прежде чем они вступят в Гибралтар.
– Это вернейший и единственный способ восстановить сегодня французский престиж при Порте и во всей Европе. Мы не можем подставить щеку под оплеуху Екатерины! – заявил он королю.
Людовик слушал своего напористого министра в некотором смятении, ведь за спиной Петербурга стоял весь «Северный аккорд»: Англия, Дания и Пруссия… Задирать их было опасно! Шуазель же продолжал настаивать:
– Я, ваше величество, презирал и презираю Россию, и пока я стою во главе иностранного кабинета, ни одного шага к сближению с ней делать не намерен. Я уверен, сир, что ненависть Екатерины гораздо почетнее для нас, чем ее дружба! Мы не можем оставаться невооруженными среди столь критических обстоятельств! Людовик, однако, был сдержан в оценках.