Честь и долг
Шрифт:
100000 экземпляров этого приказа были немедленно напечатаны и распространены в казармах. Приказ успокоил солдат, но ненадолго. Появились новые тревожные симптомы контрреволюции.
53. Петроград, 1 марта 1917 года
В толчее митингов и людских водоворотов в коридорах Таврического дворца Анастасия издали увидела Михаила Сенина. Он выделялся в толпе рано поседевшими волосами, энергичным молодым лицом, гладко выбритым и румяным. Темно-карие глаза резко контрастировали с его белоснежной, густой шевелюрой, а длинный кривоватый нос придавал лицу саркастическое
Сенин тоже увидел Настю и стал пробираться к ней. Несмотря на деловитость и крайнюю революционность, бросавшую его то и дело в подполье, Сенин не забывал светлого романтического июньского дня, когда Алексей Соколов представил его своей невесте, замечательно красивой девушке с синими глазами, ставшей через несколько минут его венчаной женой. Еще больше он зауважал и по-товарищески полюбил Настю, когда узнал от партийцев, что Анастасия Соколова сочувствует большевикам, выполняет партийные поручения и помогает комитетчикам в хранении нелегальной литературы.
Сейчас Сенин был особенно рад снова видеть Настю здесь, в Таврическом дворце. Они не виделись всего сутки, но сколько уже пролетело событий, как далеко зашла революция в своем неукротимом движении. Создан Совет, в него вошло много большевиков. Хотя они со своими сторонниками не составляют еще большинства в Совете, но успешно отстаивают здесь, в Таврическом, дело народа. Важно и то, что в Совет избраны сотни солдат, что этот революционный орган народной власти стал называться Советом рабочих и солдатских депутатов.
— Начинается заседание Совета… Пойдемте на хоры, в бывшую ложу прессы… — предложил Сенин. По левой лестнице они прошли на балкон. Места у барьера были все заняты, и приходилось вставать, чтобы видеть ораторов и президиум.
— Эвон махонький, чернявенький, с глазками-бусинками, энто меньшевик Суханов, — комментировал бородатый солдат с винтовкой меж колен. Он, вероятно, проводил долгие часы на всех заседаниях Совета и поэтому, словно заведующий протоколом, знал в лицо всех, занимавших сейчас места в президиуме.
— А тот вон, махонький, с козлиной бородкой, да бровки насуплены — энто собственнолично председатель Чхеидзе, Николай Семеныч, — показывал солдат корявым пальцем. — А вот ентот, тоже с бородой, но посветлее, обратно же весь взъерошенный, — энто эсер Чернов будут…
Слушатели вертели головами, разглядывая переполненный Белый зал.
— А вот они, — показал солдат на идущего быстрым, энергичным шагом довольно высокого сухощавого мужчину с иссиня-черной бородой, такими же усами, прямым острым носом и в шелковой шапочке, — господин социал-демократ Николай Дмитрич Соколов будут, который во все дела вникают…
При слове «Соколов» Настя вздрогнула, ей показалось, что солдат показывал на человека, похожего на Алексея. Однако между Соколовым присяжным поверенным и Соколовым — генералом не было ничего общего.
Все выступающие говорили о новых основах военной жизни. На председательском кресле восседал важный Соколов. Он же и записывал на клочках бумажки постановления, которые по ходу
Один солдат сменял другого на трибуне, с которой еще несколько дней тому назад упражнялись в краснобайстве господа думские Цицероны и сенеки.
Солдат Максим Кливанский бросал в зал жгучие слова об угрожающем поведении Временного комитета Государственной думы по отношению к революционному войску. Солдаты должны не сдавать оружия, а в политических выступлениях подчиняться только Совету, требовал он.
На трибуну поднялся маленький, плотный солдат Кудрявцев.
— Для этого, стало быть, мы и революцию делали, чтобы опять Государственная дума офицеров нам на шею сажала?! — начал он запальчиво. Обороняться мы, конечно, согласны, но разрешите тоже и нам по ндраву себе оставлять офицеров. А тех, кто по мордам нас лупили, тех, кто царям и князьям сочувствуют, тех, кто немцу фронт согласны открыть, — нам таких не надобно… Не выпускай оружия, товарищи! — закончил он под аплодисменты всего зала.
Настя с восторгом и ужасом слушала его слова об офицерах. Как солдаты теперь отнесутся к Алексею? Не тронут ли его?
Большевик из Преображенского полка Падерин, которого она знала, тоже начал с того, что объявил командную власть офицеров допустимой только в строю или на занятиях.
— В политических выступлениях, — твердо заявил солдат-большевик, — мы, солдаты, должны подчиняться только Совету.
Зал одобрительно шумел. Соколов то и дело звонил в колокольчик, требуя тишины.
Кто-то с места выкрикнул, что надо оформить принятые только что постановления по всем вопросам, которых касались выступавшие, особым приказом. Тут же предложили и редакционную комиссию для подготовки такого приказа. В нее вошли Баденко, Задорский, Падерин, Борисов, Шапиро, Кудрявцев и Линде.
Члены комиссии вышли вместе с Соколовым в соседнюю комнату. Десятки добровольных помощников, а с ними — Анастасия и Сенин, проникли в это помещение. За высокими окнами, укутанный снежным покрывалом, безмолвно покоится Таврический сад. В комнате жарко и душно. Николай Соколов усаживается за длинный стол, покрытый зеленым сукном, придвигает к себе стопку бумажных листов и хрустальную «думскую» чернильницу, деревянную вставочку для железного пера. Сначала он неторопливо пробует, как пишет перо. Комиссия столпилась вокруг него.
"Приказъ № 1, - аккуратно вывел Соколов на бумаге.
1…"
Тут дело немного приостановилось. В спорах стали искать точную формулировку. Нашли быстро:
" 1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей".
Подумали, пошумели — всех ли перечислили в параграфе первом, не будет ли обид и недоразумений? Продолжили. Долго спорили, какую норму представительства избрать от войск. Пришли к выводу — по одному представителю от роты. Записали во второй параграф. Дополнили — явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 числа сего марта.