Честь королевы
Шрифт:
– Все верно, милорд.
– И далеко вы забрались, коммандер?
– Слишком далеко. Мы преодолели йота-порог через день после ухода с Ельцина.
Александер невольно вздрогнул. Господи, она, похоже, сняла вообще все предохранители. Еще ни один корабль не вернулся целым из йота-полосы; никто даже не знал, может ли вообще корабль выжить в них.
– Понятно, – он откашлялся. – Вам очень повезло, коммандер Трумэн. Я надеюсь, вы это понимаете?
– Да, сэр, вполне.
– И вы, похоже, отличный капитан, – продолжил он
– Как вы сказали, милорд, мне повезло. И у меня замечательный инженер – может, он даже когда-нибудь снова согласится со мной разговаривать.
Александер внезапно расплылся в почти мальчишеской ухмылке, и Трумэн улыбнулась ему в ответ. Но это была мимолетная неустойчивая улыбка, которая тут же исчезла, и она повела плечами.
– Я понимаю, что нарушила все нормы безопасности, сэр, но, зная, что ждет капитана Харрингтон на Ельцине, я была уверена, что риск оправдан.
– Я полностью с вами согласен и так и сказал Первому Космос-Лорду Вебстеру.
– Спасибо, сэр, – негромко ответила Трумэн.
– Вообще-то, коммандер, теперь настала очередь выяснить, насколько хороши мои инженеры. Боюсь, я не смогу оправданно провести две эскадры линейных крейсеров тем способом, каким шли вы, но на несколько часов мы обратный путь сократим. Ясно, что в первую очередь нам не хватает времени.
Теперь кивнула Трумэн, но в глазах ее снова читалось беспокойство. Времени не было не «у нас», время вот-вот могло закончиться у Грейсона и капитана Харрингтон.
Лифт остановился, и дверь открылась, окунув их в суету мостика. Штаб Александера все еще судорожно приводил дела в порядок – три крейсера перевели в последний момент, чтобы заменить корабли, которые не могли стартовать немедленно, – но капитан Хантер, начальник штаба, заметил появление адмирала. Хантер сказал что-то начальнику оперативного отдела и быстро пошел к лифту, протягивая руку Трумэн.
– Элис! Я слышал, что «Аполлон» сильно пострадал, но я рад тебя видеть, даже при таких печальных обстоятельствах.
– Спасибо, сэр, я тоже рада.
– Пройдемте с нами в кабинет, Байрон, – сказал Александер. – Нам обоим следует внимательно выслушать все, что может сообщить коммандер Трумэн.
– Конечно, сэр.
Александер провел их в кабинет и указал на кресла.
– К сожалению, я не встречался с капитаном Харрингтон, коммандер, – сказал он. – Я знаком с ее досье, но не знаю ее лично и не информирован о текущей ситуации, так что я хочу, чтобы вы начали с самого начала и рассказали мне все, что произошло с тех пор, как вы впервые вошли в пространство Ельцина.
– Да, сэр. – Трумэн глубоко вздохнула и выпрямилась в кресле. – Мы прибыли по расписанию, милорд, и…
Александер слушал ее, обращая внимание на то, как она говорила, ничуть не меньше, чем на сами слова. Разум его работал четко и бесстрастно, выделяя
Потому что, несмотря на весь риск, на который пошла Трумэн, было вполне возможно, что Хонор Харрингтон и все ее люди уже мертвы, а если так, то Хэмиш Александер начнет войну, которой Мантикора боялась почти сорок лет.
– Шкипер?
Хонор оторвалась от бумаг, когда Веницелос просунул голову в открытый люк.
– Да, Энди?
– Я подумал, вам стоит знать, что мы вроде как снова наладили четвертый лазер. В контроле огня все еще есть помехи, и расчету придется вводить уточненные данные вручную, но мы восстановили целостность корпуса, и все цепи дают зеленый сигнал.
– Отлично, Энди! – улыбнулась Хонор правой стороной рта. – Теперь, если бы вы с Джеймсом еще и гравитационные сенсоры наладили?..
Она прервала фразу на вопросительной ноте, и он поморщился.
– Шкипер, трудные дела мы делаем сразу, а вот невозможные оставляем верфям.
– Этого я и боялась. – Хонор указала старпому кресло, и он сел, исподтишка рассматривая своего капитана.
Ускоренное лечение почти убрало жутковатые раны, изуродовавшие ее лицо, и она выглядела заметно лучше. Левая сторона все еще сохраняла неподвижность, но к этому Веницелос уже начал привыкать. И хотя с ее левым глазом дела обстояли так плохо, как того и боялся Монтойя, аккуратная черная повязка, которой она заменила громоздкие медицинские сооружения, придавала ей пиратскую лихость.
Но дело не в ее внешности, подумал он. Когда она проснулась после первого сна за пятьдесят три часа и обнаружила, что Монтойя и МакГиннес подсыпали снотворного ей в какао, то пришла в неподдельное бешенство. Поначалу Веницелос думал, что она отправит их обоих на гауптвахту, несмотря на все клятвы доктора, что он сумел бы разбудить ее меньше чем за полчаса, если бы появился «Гнев Господень». Но главное – она проспала пятнадцать часов. И в глубине души она наверняка понимала, как остро ей нужен был этот отдых.
Веницелос не знал, что замышлял Монтойя, но если бы знал, сам бы подсыпал ей снотворное. Она разваливалась на кусочки у него на глазах, и он боялся как за нее, так и за людей, которые так в ней нуждались. Ей стало плохо, когда она узнала о смерти адмирала Курвуазье, а после того, что случилось с экипажем «Мадригала», на нее было жутко смотреть. Веницелос не мог винить ее за ненависть и разделял ее чувство вины, хотя и отвергал ее мучительную уверенность в том, что она подвела адмирала. Но он знал, что при любых обстоятельствах она им нужна. Если начнется самое худшее, им на мостике «Бесстрашного» нужна Хонор Харрингтон, способная снова творить чудеса, – а не измученный робот, который заработался до изнеможения.