Честь Рима
Шрифт:
— Она сказала, зачем она срочно понадобилась?
— Нет, господин. Но она сказала, что вы должны последовать за ней как можно скорее.
— Это все? — Макрон начал терять терпение. — Что еще?
Служащий задумался на мгновение, затем покачал головой. — Это все, что я могу вспомнить.
— Фурии тебя подери, ты на хрен хорош. По крайней мере, ты можешь сказать мне, когда она покинула колонию? — прорычал Макрон.
— В то же утро как префект лагеря вывел отряд.
Значит, четыре дня, подумал Макрон, отворачиваясь и выходя из помещения. Четыре дня. Это означало, что она, должно быть, уже достигла Лондиниума. Ему
Поспешив обратно на улицу, он обнаружил Рамирия, пытающегося утешить небольшую группу плачущих женщин. У некоторых с собой были дети, слишком маленькие, чтобы осознать серьезность своей утраты, и они цеплялись за своих матерей, рыдавших от шока при выплескивании наружу эмоций семейного горя.
— Рамирий, на пару слов, — сказал Макрон, подходя к нему.
— Когда я закончу здесь, — коротко ответил префект лагеря.
— Нет, господин. Мне нужно поговорить с тобой немедленно. — Макрон надеялся, что ему не придется опускаться до напоминания другому человеку о долге перед ним.
Рамирий хмыкнул и кивнул, прежде чем снова повернуться к женщинам. Он говорил мягко. — Простите меня. Я только ненадолго.
Двое римлян отошли на небольшое расстояние, и Рамирий посмотрел на Макрона. — Это должно быть важно. Это жены парней, которых я называл друзьями. Так что будь краток.
Макрон объяснил, что сказал ему клерк, и что он решил отправиться в Лондиниум этой ночью, как только найдет лошадь и продовольствие.
— Даже если бы я мог достать тебе лошадь, уже стемнеет, прежде чем ты сможешь отправиться в путь. Тебе лучше сегодня поспать и уйти с рассветом.
— Мне нужно выступать немедленно, — настаивал Макрон. — Моя жена или моя мать, или они обе, могут быть в опасности. Они единственная моя семья, господин. Ради богов, помоги мне.
— Хорошо. Ты можешь взять пайки со складов интенданта. Что касается лошади, то во вчерашнем бою я потерял своего скакуна. Все, что у меня осталось, это кобыла и ее жеребенок. Но на имперской курьерской станции есть гораздо лучшие лошади. Я бы попробовал там. Ты найдешь их во дворе конюшен за зданием штаб-квартиры.
— Благодарю, я так и сделаю.
Рамирий одарил его сочувствующим взглядом. — Надеюсь, неотложная ситуация, о которой ты говорил, уже разрешилась сама собой. Удачи, брат.
Макрон кивнул и поспешил прочь, перейдя на быстрый бег, когда его охватила все нарастающая паника. Набрав достаточно еды в дорогу и засунув ее в боковую сумку, он направился во двор конюшни. Чиновник в красном облачении курьерской службы сочувственно выслушал, но когда Макрон закончил, покачал головой.
— Ничего не поделаешь, господин. Лошади только для курьеров и официальных сообщений. Я не могу позволить тебе взять лошадь.
Первым порывом Макрона было схватить человека за горло и выжимать из него жизнь по капле, пока он не уступит. Но это
— Погоди! Ты говоришь, что лошади предназначены для официальных сообщений.
— Верно, господин.
— Тогда у меня есть важное сообщение для наместника о судьбе отряда. Я буду тем, кто представит доклад. Так что это официальное сообщение. А теперь дай мне хренову лошадь, или я донесу на тебя твоему начальству. Я уверен, что они с сомнением отнесутся к любому человеку, из-за которого такое сообщение задерживается. — Макрон схватил рукоять меча и наполовину обнажил его с угрожающим взглядом. — Но это ничто в сравнении с тем, что я могу с тобой сделать.
Чиновник вздрогнул от решительного выражения лица центуриона, затем кивнул. — Очень хорошо, господин. Идите со мной.
Он направился в конюшню, отведенную для службы, и указал на темного жеребца в стойле, ближайшем к арочному дверному проему. — Он самый быстрый. Берите его. Я помогу вам с седлом и уздечкой, господин.
К тому времени, когда Макрон был готов покинуть колонию, уже наступила ночь. Он устало взобрался в седло и взял поводья. Чиновник вручил ему маленькую бронзовую пластинку, с каждого конца которой тянулась цепочка.
— Вам придется носить это на шее, господин. Чтобы вы могли сменить лошадь на промежуточной станции.
Макрон поспешно надел цепочку через голову и кивнул в знак благодарности, прежде чем натянуть поводья и вывести животное со двора на дорогу, ведущую в Лондиниум. Следовать маршруту можно было только по поблескивавшему снегу и тусклому блеску полумесяца, восходящего в звездном небе. Было трудно устоять перед импульсом заставить свою лошадь двигаться быстрее, но было бы безрассудно мчаться галопом в темноте, когда лошадь легко могла споткнуться и упасть. Лучше дождаться рассвета, чтобы увеличить темп.
Примерно через полтора километра Макрон повернулся в седле, чтобы оглянуться на Камулодунум, который казался темным пятном на фоне тусклого снега. Горстка крошечных огней — факелов и жаровен — ярко мерцала, как далекие звезды. Издалека все казалось мирным, но эта ночь была полна скорби, и он молился, чтобы насилие последних нескольких дней не было предвестником какого-либо более широкого конфликта между римлянами в колонии и окружающими племенами. За последние пятнадцать лет было достаточно кровопролития, и провинция отчаянно нуждалась в периоде мира, чтобы позволить римским захватчикам и туземцам привыкнуть жить рядом друг с другом.
Однако Макрон обнаружил, что его все больше беспокоит заявление прокуратора о том, что вокруг императора Нерона было много влиятельных людей, которые были встревожены тем, сколько времени и денег уже было потрачено на завоевание Британии. Похоже, идея покинуть новую провинцию набирала все бОльшую поддержку, перспектива, которая наполняла сердце Макрона отвращением. Слишком много хороших людей погибло во время вторжения и последовавших за ним кампаний. Если бы все, за что они сражались, было отброшено в сторону, тогда их жертва была бы бессмысленной, и в Риме было много тех, кто поставил бы под сомнение разумность императора, который был готов допустить такое.