Честь рода
Шрифт:
– Вот как, – медленно протянула я, разглядывая сидящего с открытыми глазами Вильгельма так, словно увидела его в первый раз. Позволила себе вымученную шутку: – Ну, в определенном смысле он своего добился. Я действительно увидела его в новом свете.
– Ты вернулась в имение, как того и хотел Вильгельм, – кивнула Анна. – Демоны редко выполняют свои обещания до конца, если они не сформулированы должным образом и не указаны жесткие рамки. А сам Вильгельм вряд ли озаботился такими мелочами. Поди, ляпнул: хочу, чтобы Хлоя вернулась и увидела во мне другого человека. Вот и получил именно то, что пожелал.
– Да, в этом весь Вильгельм. – Я зло скривилась, вспомнив множество
Анна ничего не ответила. Лишь глубокомысленно пожала плечами, словно говоря – неприятности случаются.
Я с усилием отвела взгляд от Вильгельма, находящегося в беспамятстве, и с удвоенным любопытством принялась озираться по сторонам. Ладно, с этой тайной мы разобрались. Вильгельм жив, Габриэль избавилась от проклятья. Остался самый главный вопрос – что это за место? И почему, во имя всех богов, оно кажется мне таким знакомым?
– А теперь мы переходим к самому интересному, – произнесла Анна, видимо, догадавшись, о чем я сейчас думаю. Подошла ближе к возвышению, на котором лежала Габриэль, невидяще уставившись в низкий закопченный потолок, провела рукой по ее волосам. Затем выжидательно посмотрела на меня.
Я нахмурилась. Такое чувство, будто Анна хочет, чтобы я вспомнила сама. Но что я должна вспомнить?
– Память – она как вода, – тихо сказала Анна, продолжая перебирать волосы Габриэль, которые тяжелыми блестящими прядями стекали между ее пальцев. – Если найдет прореху, то обязательно просочится через нее. В твоей голове стоит стена. Ты сама не хочешь вспоминать.
– Почему? Хочу, – неуверенно возразила я, понимая, что Анна, как никогда, права.
Сестра лишь усмехнулась. Ее обычно голубые глаза сейчас выглядели совершенно черными. Лишь в самом центре зрачков плясала крошечная красная искорка от магического шара, плавающего под потолком на последнем издыхании.
– Посмотри внимательнее на нее, – посоветовала мне Анна, с непонятной нежностью поглаживая Габриэль по лицу. – Ничего не узнаешь?
Я завороженно следила за тем, как ее тоненькие пальчики пробежались по щекам девушки, затем вернулись ко лбу и ласково стерли крупные капли выступившей испарины. Распущенные волосы Габриэль светлой волной падали с алтаря, почти касаясь пола. Почему-то сейчас я была совершенно уверена в том, что это возвышение – именно алтарь. Место для подношения жертв и молитв богам. Точнее – одному богу. И кажется, я даже знаю, какому именно.
Неожиданно горьковатый запах полыни особенно сильно ударил в нос. Да, тогда здесь пахло именно этой травой. А еще в лачуге стоял тяжелый удушающий аромат багульника, от которого у меня в тот день моментально разболелась голова. И матушка лежала на алтаре, совсем как сейчас Габриэль.
Кровавые блики от зажженной лампады блуждали по обнаженному телу женщины, распростертой на покрывале. Ее грудь тяжело вздымалась, мокрая от пота, светлые волосы пушистой волной сбегали к грязному полу. Я невольно смутилась, отведя взгляд. Почему-то было в этой картине нечто чрезвычайно интимное, не предназначенное для детских глаз. И я начала жалеть, что сегодня решила проследить за матушкой в ее ежедневных отлучках на болото.
Неожиданно матушка по-кошачьи грациозно потянулась и перевернулась на живот. Подперла рукой голову, в упор глядя на меня.
Я попятилась, испугавшись, что сейчас меня отругают или даже отшлепают. Матушка всегда была скора на наказание.
– Давно
– Я только пришла.
Ложь далась мне на удивление легко. Иначе пришлось бы признаться, что я видела, как по велению матушки на том валуне, как будто охраняющем дорогу к хижине, загорелись пугающие символы. А еще…
Тут я окончательно пришла в замешательство и опустила голову, почувствовав, как щеки начали пылать предательским огнем.
Нет, ни за что в жизни я не смогла бы признаться матери, что видела ее танец со слугой в окружении непонятных знаков. Впрочем, танец ли это был? Обнаженные тела сплетались в пружинящем мху, то разъединяясь, то сливаясь в одно целое. А над ними алым пламенем полыхал древний валун, словно оберегая их покой. Потом, когда все закончилось, мужчина поднялся, дрожащими руками быстро натянул на себя одежду и, чуть пошатываясь, отправился к дому. Его путь пролегал совсем близко от меня. На пустоши было негде спрятаться, и я прильнула прямо к земле, наплевав на чистоту платья и понимая, что вот-вот меня заметят и тотчас же последует жестокая расправа за излишнее любопытство. Но мужчина прошел мимо, едва не наступив мне на руку. В его пустых глазах не было и тени мысли, будто разум покинул тело. А матушка, такая же нагая и прекрасная, уже шла дальше – к крохотному домику, прилепившемуся к склону холма. Разве могла я уйти, не узнав, что последует дальше?
Я долго сомневалась, стоя перед приоткрытой дверью. Затем все же набралась решимости и скользнула внутрь, где и увидела распростертую на возвышении мать. И вот сейчас я стояла перед ней и очень боялась, что в наказание за излишнее любопытство меня уже завтра отправят обратно в пансион. А я ведь впервые за долгое-долгое время получила разрешение приехать домой не только на зимние каникулы, но и погостить пару недель летом!
– Неважно, – сказала матушка, глядя на меня в упор своими небесно-голубыми глазами. – Когда бы ты ни пришла и что бы ты ни увидела – ты все забудешь.
Я молчала. Просто не знала, что сказать в ответ. А еще мне почему-то было очень не по себе. Казалось, что в крохотном помещении есть еще кто-то. Кто-то, кто наблюдал за мной из самого темного угла.
– Кого ты больше хочешь, братика или сестричку? – неожиданно сменила тему разговора матушка и поднесла ладони к своему животу. Ласково погладила его, затем на какой-то неуловимый миг замерла – и вдруг рассмеялась. Радостно, взахлеб, как умеют смеяться только дети.
Я с недоумением наблюдала за ней неполную минуту, затем пожала плечами. Я не хочу ни брата, ни сестру, ведь это означает, что матушка будет еще меньше обращать на меня внимания. Я и без того вижу ее так редко, что кажется настоящей трагедией, если в ее жизни появится еще один ребенок.
Мать перестала смеяться так же резко, как и начала. Отерла глаза от выступивших слез и внимательно посмотрела на меня.
– Впрочем, это тоже неважно, – сказала она и склонила голову к плечу. – Пусть будет девочка. Светловолосая и голубоглазая. Как я. Я больше не хочу детей, напоминающих мне их отцов.