Честь самурая
Шрифт:
— В Овари все грубияны. Вы ведь из Овари, так?
— Ну и что в этом плохого?
— Мой господин ненавидит людей из Овари. И я тоже. Овари — вражеская провинция, правильно?
— Да.
— Вы проникли в Мино тайно? Значит, что-то здесь разнюхиваете. Если вы просто путник, уходите немедленно! Вы рискуете жизнью.
— Никуда я не пойду. Мне нужен твой господин.
— Зачем?
— Я пришел просить его о встрече.
— О встрече? Хотите стать его учеником? Учеником вроде меня?
— Ну да… в некотором
— Никуда я не пойду.
— Не сердись. А кто это в доме кашляет? Не твой ли хозяин?
— У него всегда кашель по ночам. Здоровье слабое.
— Выходит, он дома. Значит, ты меня обманул.
— Какая вам разница, дома он или нет. Он все равно вас не примет. Он вообще никого не принимает, из какой бы провинции к нему ни пришли.
— Буду ждать своего часа.
— Потом как-нибудь придете.
— Мне хорошо здесь и тепло. Побуду у очага, пока мне не надоест.
— Шутите! Немедленно уходите!
Мальчик вскочил на ноги, готовый наброситься на врага, но, поглядев в улыбчивое лицо Хидэёси, освещенное багровым пламенем очага, он против воли перестал сердиться. Он смотрел на незваного пришельца с возрастающей симпатией.
— Кокума! Кокума! — послышалось из глубины дома.
Мальчик опрометью бросился на зов. Из котла на очаге потянуло подгоревшим рисом. Забыв, что еда предназначалась не ему, Хидэёси снял крышку и ловко принялся помешивать бурую рисовую кашу, смешанную с каштанами и сушеными овощами. Другой бы погнушался нищенской трапезой, но Хидэёси вырос в бедной крестьянской семье, и каждая рисинка напоминала ему материнские слезы.
— Эй, чуть не сгорело, Кокума!
Хидэёси, обернув руки полотенцем, снял котел с очага.
— Спасибо! Откуда вам известно мое имя?
— Тебя только что окликнул господин Хамбэй. Ты сказал хозяину обо мне?!
— Он позвал меня по другому делу. Мой господин запрещает говорить о разных пустяках. Он внушает мне, что нужно говорить только о важном. Вот я ему ничего и не сказал.
— Ладно. Ты строго выполняешь все наказы своего учителя, да? Приятно видеть усердного ученика.
— А вы просто выказываете свое тщеславие. Пустое занятие.
— Ошибаешься. Я и сам человек нетерпеливый, но будь я твоим учителем, так непременно похвалил бы тебя. Поверь мне, я говорю искренне.
В это мгновение кто-то вышел из кухни с бумажным фонариком в руке. Женский голос несколько раз окликнул Кокуму, и Хидэёси, обернувшись, увидел в неярком свете девушку лет семнадцати. Ее кимоно украшал узор, изображавший цветы горной вишни, окутанные туманом. Пояс-оби был персикового цвета. Лица ее Хидэёси рассмотреть не мог.
— Слушаю, госпожа Ою. — Кокума подошел к ней.
Девушка, сказав что-то мальчику, удалилась, фонарик растаял во тьме.
— Кто это? — спросил
— Сестра моего учителя, — произнес Кокума с таким благоговением, как будто говорил о диковинном цветке, расцветшем в хозяйском саду.
— Прошу тебя, сходи, пожалуйста, к учителю и попроси его принять меня. Если он откажет, я уйду.
— Правда?
— Обещаю.
— Попробую. — Кокума нехотя пошел в дом и вернулся очень быстро.
— Хозяин наотрез отказался, сказав, что терпеть не может посетителей. И строго отчитал меня вдобавок. Пожалуйста, уходите. Мне пора подавать ужин господину.
— Хорошо, я уйду, но зайду как-нибудь в другой раз. — Хидэёси безропотно встал и собрался уходить.
— Вряд ли вам стоит сюда возвращаться, — сказал Кокума.
Хидэёси молча ушел. Он спустился в темноте с горы и лег спать.
На следующее утро он вновь отправился на Курихару. К дому Хамбэя он, как и накануне, добрался только на закате. Вчера он потратил слишком много времени на разговоры с мальчишкой, поэтому на этот раз решил зайти с той стороны, где, по его представлению, находился главный вход. Стоило ему постучать и подать голос, как перед ним предстал все тот же Кокума:
— Как! Это вы?
— Хочу узнать, не согласится ли твой господин принять меня сегодня. Сделай милость, осведомись о его настроении.
Кокума ушел в глубь дома и вскоре вернулся с тем же неутешительным ответом. Неизвестно, говорил ли он с хозяином или нет.
— Придется попробовать еще раз. Вдруг я когда-нибудь застану его в благоприятном расположении духа, — не теряя самообладания, произнес Хидэёси и распрощался с мальчиком.
Через два дня он еще раз поднялся на гору.
— А как сегодня?
Кокума, по обыкновению, заглянул в дом и вернулся с очередным отказом.
— Господин сказал, что ваши визиты докучают ему.
Хидэёси молча спустился с горы, но потом пришел снова. Дело дошло до того, что Кокума начинал смеяться, едва завидев Хидэёси.
— Вы действительно терпеливый человек, но бесполезно ходить сюда. Учитель, когда я докладываю ему о вашем очередном приходе, уже не сердится, а смеется.
Мальчики легко сходятся со взрослыми, и у Кокумы с Хидэёси сложились почти приятельские отношения.
На следующий день Хидэёси опять взобрался на Курихару. Поджидавший его у подножия Сая не представлял, что на уме у его господина, и начал терять терпение:
— Какой заносчивый этот Такэнака Хамбэй! Надо бы мне пойти с господином и проучить гордеца за неучтивость!
В тот день, когда Хидэёси собрался на гору в десятый раз, было дождливо и ветрено, и Сая с крестьянами, в доме которых они поселились, отговаривал хозяина от бесполезной затеи, но тот упрямо стоял на своем. В соломенной накидке и широкополой шляпе он пошел на Курихару. Как всегда под вечер, он стоял перед главным входом.