Честь виконта
Шрифт:
Патрик пошатнулся и ухватился за плечо виконта; тот и сам уже узнал в покойнике Жюльена де Буавера. Тело не настолько сильно обгорело, чтобы его нельзя было опознать. И Сезар внимательно смотрел на скрюченные руки, почерневшее лицо, выгнутую спину.
Патрик бросился прочь, на ходу срывая повязку с лица; виконт решил, что с него тоже хватит, и торопливо направился к выходу. Молодой де Буавер, согнувшись пополам, стоял неподалеку от руин, в которые превратился подъезд. Юношу тошнило.
Сезар подождал, пока он выпрямится, и произнес:
– А теперь вы отправитесь со мной, и не спорьте. Ваша мать и сестра в безопасности. О слугах позаботятся,
Совершенно обмякший от ужаса юноша побрел в указанном направлении, словно сомнамбула. Сезар же задержался, чтобы поговорить с пожарными, как раз выносившими из дома тело. Отведя в сторону одного из них, виконт спросил:
– Он был в кабинете?
– Да, там, сударь. – Видимо, пожарный принимал его за родственника Буаверов.
– Но ведь кабинет на втором этаже, а занялось на первом… Почему же он не пытался выбраться?
– Не знаю, сударь. Это загадка. Но нашли мы его там. Дверь пришлось ломать, она была закрыта.
– Снаружи?
– Изнутри.
Уже под утро, когда измученный Патрик, выпив немного виски, заснул прямо в кресле, виконт сидел напротив него и думал. Сон сбежал, да и как уснешь после такого зрелища! Даже превосходный бренди не помог. Патрику вот помог, а Сезару – нет.
Ну что ж, любое время нужно использовать.
Виконт сидел у окна, смотрел, как вздрагивают под легким ветерком из окна занавески, а мысли крутились в голове, неотвязные, как вороны над падалью.
Сезар любил разбираться в том, что происходит вокруг него в мире – возможно, не на таком высоком уровне, чтобы полюбить политику и всерьез заинтересоваться ею; нет, виконта привлекал уровень экономическо-хозяйственный, ибо он и сам являлся землевладельцем, включенным в обойму государственной машины. А потому Сезар любопытствовал по поводу того, как нынче оснащены пожарные команды. Хотелось знать, как скоро они явятся, если вдруг вспыхнет дом (а от этого никто не застрахован!), и насколько окажутся эффективны.
В 1851 году на Всемирной выставке в Лондоне уже был представлен целый ряд центробежных насосов, прошедших испытания. Сезар, живо интересовавшийся всеми техническими новинками, побывал на этой выставке и нашел насосы весьма занимательными. Однако возможности и этих насосов были ограничены, не говоря уже о заливных пожарных трубах. Спасением для всех стало усовершенствование паровых двигателей. Оснащенный ими обоз мог не только вести прицельный водный обстрел по горящему дому, но и нести на себе пожарных и брандспойты.
Однако сейчас паровые двигатели только входили в обиход, и часть парижских пожарных обозов по-прежнему использовала «русский насос», как называли его в шутку; такой Сезар видел и сегодня. Пожарным удалось потушить дом, однако лишь потому, что они прибыли на место вовремя – буквально через несколько минут после того, как была поднята тревога. И при этом нижний этаж особняка де Буаверов уже был объят огнем.
Был ли то злой умысел? Имеет ли к этому отношение Парижский Поджигатель? Сезар сильно рассчитывал на то, что господину Трюшону удастся кое-что раскопать. Если Поджигатель прислал письмо, об этом станет известно, журналист не упустит сей факт. Ведь в журналистике как – волка ноги кормят. Если раскопал интересный факт, неси в зубах издателю.
Впрочем, нет таких замков, которые способны удержать любопытство.
Вздохнув, Сезар решил, что все это немного слишком для его утомленного ума, и позвонил, вызывая Флорана, – следовало отправить Патрика в комнату для гостей и дать новому главе семьи немного выспаться, да и самому подремать хотя бы несколько часов.
Глава 8
Просьба графини де Бриан
Между тем Ивейн, доставив в свой дом госпожу де Буавер и ее дочь, выслушав все горькие фразы, все упреки судьбе и утерев все слезы, наконец убедилась, что несчастные женщины заснули, и отправилась в свою спальню.
Сна не было ни в одном глазу. Скоро должен наступить рассвет, небо над крышами на востоке уже посветлело, однако графине не хотелось ложиться. Ее горничная давно спала, а потому Ивейн сама освободилась от платья, закуталась в теплый халат и спустилась в гостиную, где горел камин. Забравшись с ногами в большое кресло, Ивейн стала смотреть на умирающее пламя. Сегодня вид его не радовал, как обычно, – сразу вспоминался тот огонь, что полыхал на улице Вожирар. Та сметающая все на пути стихия – и слабые люди, противостоящие ей. Бедная Мари, бедная Жюстина и бедный Патрик! Потерять отца при столь ужасающих обстоятельствах!
Сердце Ивейн, вопреки внешнему впечатлению о ней, не было каменным. Она умела и любить, и сопереживать; ее собственный отец, неприспособленный к жизни, слишком мягкий для того, чтобы его существование стало ярким, вызывал у нее щемящее и глубокое чувство. Потому Ивейн без сожалений оставила его в их замке в Провансе, стоящем на скале высоко над лавандовой долиной; там отцу хорошо, там его жизнь скрашивают любимые книги и непритязательные соседи, да и с сельским священником он водит дружбу, а потому вполне счастлив. Для Ивейн же красота полей, синяя чистота горных речушек и облачная белизна ни в коей мере не могли компенсировать возможность что-то сделать на своем жизненном пути. А свершить что-то хорошее (графиня не рисковала говорить «великое») можно в первую очередь в Париже – и потому она жила здесь.
Сейчас, сидя у камина и обхватив плечи руками, глядя, как языки пламени пританцовывают на обуглившемся полене, Ивейн думала о человеке, которого сегодня встретила снова. О виконте де Моро.
Когда он возник перед нею, словно ангел ада, – запаянный в узкий жилет, будто в футляр, с закатанными рукавами рубашки, открывавшими сильные руки, и без своей щегольской трости, – он показался Ивейн совсем не таким, как на пикнике в Булонском лесу. Ах, как же он был насмешлив тогда и холоден! Поддавшись любопытству, надеясь выиграть партию, Ивейн пошла с ним прогуляться – а он оскорбил ее и унизил, хотя обещал этого не делать. Хорошо хоть, свидетелей не было, никто не слышал, как виконт де Моро отчитывает графиню де Бриан, словно ребенка. Сначала она взбесилась, а потом… обида была настолько жгучей, что, уходя, Ивейн еле сдерживала слезы. Она быстро велела слуге собираться и покинула общество, не обратившее внимания на это. И только в карете Ивейн позволила себе разрыдаться. К счастью, путь до дома был неблизок, поэтому она успела немного прийти в себя. Но потом, запершись в своей спальне, вновь плакала.