Честь
Шрифт:
– По религиозному, значит? – участковый пытливо посмотрел на нее.
– А разве нельзя? По-религиозному! – игриво улыбнувшись, ответила Капа.
Но улыбка не оказала на него никакого действия.
– И что ж, у вас каждую неделю именины бывают?
– А кто сказал – каждую неделю? Кто сказал? – перешла в наступление Капа. – Соседка? Да она…
Соседка оказалась и такой, и сякой, и разэтакой, и даже удивительно, что милиция до сих пор держит ее на свободе.
Участковый все выслушал и спокойно сказал:
– Я вас предупреждаю, гражданка, имейте в виду! Будете нарушать порядок – привлечем к ответственности!
Капа о приходе
И вот к Антону неожиданно нагрянул Вадик. Он поболтал о том о сем, а когда собрался уходить, спросил:
– Мы с тобой друзья?
– О чем разговор? Конечно, друзья! – ответил Антон.
– Намертво?
– Намертво.
– А тайну хранить умеешь?
– А ты думаешь!
– Ну вот тебе залог дружбы, подержи у себя.
Вадик сунул Антону в руки дамские часики и, прежде чем тот успел что-либо сообразить, простился и ушел.
19
Залог дружбы!
Что это за часики и откуда, Антон сразу догадался и спрашивать не стал. Он старался об этом не думать: хорошо ли, плохо ли? Антон не задавал себе этих вопросов, и если они и возникали где-то в тайниках души, он их подавлял. Что бы там ни было, но слово есть слово и дружба – дружба. Они, товарищи, показали свою дружбу на деле и не оставили его в беде из солидарности! Как он может теперь выдать их тайны? Ведь у него так мало друзей. А что может быть теперь дороже дружбы! Об этом так хорошо говорилось во всех книгах, которые он читал, во всех кинокартинах, которые он видел, и это так отвечает той тоске по дружбе, которая таится в его душе, и его давнишней мечте: отдать за друга голову. Пусть в меня стреляют, а я буду знать, что я товарища выручил!
С такими мыслями Антон положил часики в свою тумбочку и утром пошел в школу. Но во время урока он вдруг подумал: а ну-ка мама надумает убирать комнату и наткнется на чужие часы! С трудом дождавшись большой перемены, без пальто, без шапки он побежал домой. На тревожный вопрос Нины Павловны он ответил, что забыл тетрадку, а мама, как нарочно, стояла здесь же, в его комнате, и ему очень долго пришлось искать эту мифическую тетрадку, прежде чем, улучив момент, он сумел схватить часики. Он унес их с собой в школу, но они не давали ему покоя, жгли карман.
Придя домой, Антон спрятал часики под матрас, а через полчаса подумал: вдруг мама задумает переменить простыни – и тогда… Антон поспешно достал часы из-под матраса и положил их на свою полку между книгами, но и это место показалось ему ненадежным. Он оглядывал свою комнату, ставшую вдруг удивительно маленькой, и не знал, куда деть порученный ему «залог дружбы».
Много позже, в откровенной беседе с одним писателем, который старался разобраться в его жизни, Антон очень подробно говорил об этих часиках. Писатель упирал на историю с велосипедом и считал, что первое падение должно было особенно запомниться ему. А для Антона велосипед, туманный вечер, звук отдираемой доски были всего лишь сильным впечатлением, случайно ворвавшимся в его жизнь и так же внезапно ушедшим. А «залог дружбы» ему пришлось пережить как первое преступление.
По мере того как он менял одно место хранения часов на другое, у него вместе
Так прошло несколько дней, прежде чем Вадик не позвонил ему и не сказал, куда нужно привезти оказавшийся таким тяжелым «залог дружбы».
Своими переживаниями Антон с ним не поделился, но сам задумался. Нет, об измене опять речи не было, и Антон знал, что если Вадик привезет ему что-то еще, то отказаться он не сумеет. И тогда само собой у него мелькнуло: уехать бы! Но куда? Это неопределенное намерение мелькнуло и исчезло так же внезапно, как возникло.
Но вот так же внезапно, после очередной ссоры с мамой, у него возникло сомнение: любит ли он маму?
Это был очень сложный и трудный для Антона вопрос. Да и вообще все вопросы почему-то были трудные, и они с самого детства, как помнит себя Антон, сплошной вереницей возникали один из другого. Где папа? Что значит «смотался»? Почему смотался?
На все эти «почему» у Антона не было ответа, он не переставал втайне от всех мечтать об отце, о том времени, когда он вернется назад. Но отец не возвращался, и в душе мальчика росла большая обида на него – и за себя, и за маму.
А мама была такая красивая, добрая и в то же время такая печальная, и с такими глубокими, тяжкими вздохами она целовала сына, когда укладывала спать. Антон всей силою своей души цеплялся за маму, и однажды, услышав такой вздох, он крепко-крепко обнял ее за шею и сказал:
– Я от тебя никогда-никогда не смотаюсь,
И вдруг мама, которая так крепко прижалась тогда щекой к нему и заплакала, сама «смоталась» и уехала. Куда? Зачем? Она сказала – на работу, за границу, в Германию. А зачем в Германию? Разве нельзя работать дома?
Антон спрашивал об этом бабушку, у которой остался жить, дядю Романа, который иногда к ней заходил. Бабушка вздыхала, дядя Роман говорил что-то о необходимости и долге, но Антон мало что понимал. Мама все-таки вполне могла бы, как и прежде, работать и жить дома. И, словно в подтверждение своих мыслей, Антон слышал разговоры в коридоре, на кухне, во дворе, где всезнающие соседки обсуждали любые вопросы жизни.
– По заграницам ездит, а родное дитя бросила, как кошка.
И вот уже жалостливая рука тянется к вьющимся волосенкам Антона и сочувственный голос говорит:
– Сиротка!
Мотнув головой, Антон стряхивает назойливую руку, но еще одна капля обиды, незаметно для соседок, незаметно для бабушки и тем более для далекой мамы, откладывается в сердце мальчика.
Но нет! Зря соседка говорила свои жалостные слова: мама приехала! Приехала она совсем другая – довольная, веселая и еще более красивая. Антон ее и не узнал сразу. И совсем она показалась чужой, когда утром оделась в голубую пижаму с плетеными белого шелка накладными петлями и стала разбирать чемоданы, которые привезла с собою. В комнату под разными предлогами заходили соседки, то одна, то другая, каждая охала, ахала и восхищалась то фартуком, вышитым бисером, то игрой света в сиреневых сережках, то дамской сумочкой необычайного фасона. А в кухне они все потом обсудили и все решили по-своему.