Честная игра
Шрифт:
— Филиппа, я люблю вас, я люблю вас уже много месяцев, но не смел это сказать. Я на двадцать лет старше вас, двадцать семь лет, чтобы быть точным… Можете ли вы… можете ли… хотите ли вы выйти за меня замуж?
На своих губах он все еще чувствовал поцелуи. Ему пришлось употребить всю силу воли, чтобы вновь не прикоснуться к ней, не начать опять ее целовать. Десять минут тому назад ничто не было так далеко от него, как мысль о том, что он все скажет Филиппе. Все это произошло как-то помимо него.
Тогда Филиппа сказала тихим нетвердым голосом, все еще порывисто дыша:
— Скажите мне… скажите… о… о вашей любви… Хорошо?
Существует
— Я полюбил вас около года тому назад, — сказал он. — Вы выглядели скорее как маленький мальчик, и мы вместе охотились в Кавей-Скуп… а в другой раз на вас было зеленое платье и шляпа с лентой, и вы сказали, что рады видеть меня… Я как раз вернулся из Азии. Было очень жарко, — помните? — но вы были холодны… А затем в Фонтелоне… Вам там так понравилось… и это заставило меня полюбить вас еще больше, чем я любил до того времени… я чуть-чуть не сказал вам тогда же. Мне всегда рисовались вы в Фонтелоне… все должно было принадлежать вам… Г того момента, как я увидел вас там, я всегда представлял вас моей женой… осмеливался мечтать об этом… Я постараюсь сделать вас счастливой… Мне кажется — я смогу… Филиппа, можете ли вы честно ответить: не кажусь ли я вам слишком старым?..
Филиппа отрицательно покачала головой, потом схватила его за руку и воскликнула своим очаровательным голосом:
— Вы кажетесь… вы кажетесь изумительным!
Джервез все еще стоял в выжидательной позе; затем с полуподавленным восклицанием поднес к своим губам лежавшую в его руке ручку Филиппы.
До конца жизни аромат сандалового дерева, ощущавшийся им каждый раз, когда он целовал ладони Филиппы, переносил Джервеза в тот догорающий осенний день, когда он и Филиппа стояли, окруженные великой тишиной, сплетясь руками…
Джервез сказал, стараясь сдерживать себя и сознательно нарушая торжественность момента тривиальным вопросом:
— Это запах сандалового дерева?
Филиппа незаметно улыбнулась.
— Да, с примесью жасмина. Я так рада, что вы заговорили. Это нарушило мое странное чувство, будто мы должны ожидать чего-то великого; а так неприятно вечно чего-то ожидать! Мне кажется, что это меня заставляет робеть… Джервез, скажите мне, мы действительно жених и невеста?
Тогда он тоже рассмеялся.
— Безусловно, самым настоящим образом, — сказал он, намеренно подчеркивая слова. — Не правда ли, дорогая?
Это далось ему не так легко, но он наклонился вперед и обнял ее.
— Да, я тоже думаю, что мы помолвлены, — согласилась она, целуя его.
Она продолжала стоять, прижавшись к нему, спокойная, нежная. Они вновь поцеловались, и Филиппа стала рассеянно дергать его за лацкан пальто… Какое-то стеснение овладело ими, и ни тот, ни другой не могли преодолеть его. Сумерки сгустились, грачи темным треугольником пронеслись над головами по направлению к лесу. Их резкие крики заставили насторожиться собак, поспешивших к своей госпоже. Они старались показать своим поведением, что для них эта радостная встреча была совсем неожиданной.
Филиппа рассмеялась, и ее смех, казалось, рассеял царившую неловкость. Она высвободилась из рук Джервеза и
— Джемс, я помолвлена. — Но когда Джервез дружески потрепал Ричарда Дика, последний ответил ему ворчанием.
— Мне кажется, он не одобряет, — обратился Джервез к Филиппе.
— Нет, просто он огрызается на всех, кого плохо знает. Это потому, что его всегда держат на цепи, — сказала Филиппа, похлопывая Ричарда Дика.
Как бы по тайному уговору, Джервез молча помог Филиппе войти в автомобиль и сел рядом с ней.
Они медленно ехали домой. Деревья по сторонам возвышались, подобно колоннам какого-нибудь собора; буковые деревья впереди них, освещенные автомобильными фарами, скрещивались верхушками, напоминая серые арки, а синее, как сапфир, небо было сводом этого собора, бесконечным, недосягаемым. Джервез молча управлял машиной; это очаровательное существо, сидевшее рядом с ним, наполовину скрытое от него, легкое прикосновение которого он ощущал, будет его женой… Филиппа… единственная женщина в мире… Ему казалось каким-то сном, невероятным сном, что она могла любить его, хотела выйти за него замуж.
Тихий воздух, наполненный ароматом сухих умирающих листьев, холодным дуновением касался его лица; и странная мысль без всякой видимой причины пришла ему в голову, что это едва ощущаемое дуновение было лаской самой Судьбы… Он понял, стараясь освободиться от своих фантазий, как страшно он был напряжен, и как все еще не мог успокоиться.
Филиппа тоже молчала; Джервез положил руку на ее колено.
— Это, действительно, правда?
Слова звучали вопросительно. Филиппа робко ответила «да»; она была слишком взволнована и смущена. Так вот что значит быть помолвленной!.. Масса народу говорила ей, что Джервез в нее влюблен… ей это было приятно… но она никогда не думала, какой ответ она ему даст, если он ей сделает предложение. Теперь он сделал ей предложение, и она дала свое согласие. И в этом не было ничего особенного; мир оставался все тем же… Она почувствовала вдруг какую-то робость.
Наконец показался Марч с приветливо освещенными окнами и ярким снопом света из открытой двери. Вид этого дома, предназначенного для отдыха и развлечений, сразу вернул Филиппу в ее нормальное состояние; автомобиль еще не успел остановиться, как она уже крикнула появившемуся на пороге отцу:
— Папа, я помолвлена, то есть, я хочу сказать: мы помолвлены. — Кардон засмеялся, подхватил ее в свои объятия и стал целовать, но Филиппа вырвалась и побежала в комнаты, крича: — Мама!
Миссис Кардон сидела за чайным столом, нарядная в своем шифоновом бледно-лиловом с кружевами платье; она открыла объятия и, когда Филиппа стала перед ней на колени, растроганно пролепетала:
— Дитя мое!
Ей хотелось поцеловать и Джервеза и назвать его «мой новый большой сын», но Джервез, очевидно, не принадлежал к тому типу людей, которые располагают к проявлению какой бы то ни было сентиментальности.
Наедине с Биллем, в своей спальне, чтобы завязать ему перед обедом галстук, как она привыкла делать в медовый месяц, она сказала ему:
— Жаль, что… не вертись, пожалуйста!.. что гости не приезжают сегодня вечером. Немного тяжело… вот ты и готов, дорогой!.. немного тяжело, ты со мной согласен?.. для Джервеза… помолвленная парочка, и только нас двое. Это их будет стеснять, не правда ли?.. А в толпе мы могли бы делать вид, что не замечаем их.