Честное пионерское! Часть 1
Шрифт:
Не услышал, как женщина попрощалась. Искренне понадеялся, что Надя не обиделась на меня — сделала скидку на моё состояние. Мысленно пообещал себе после вознаградить женщину за внимание (хотя бы букетом цветов, если она откажется от дорогих подарков). Её очередного появления я теперь ждал едва ли не больше, чем визита жены или детей (но те не спешили меня навещать — подозревал, что попросту не знали, где я и что со мной). Почти не сомневался, что завтра увижу её снова.
— Я знаю тебя! — вдруг воскликнул рыжий.
Его голос прозвучал резко и громко — пробудил звон
— Я видел тебя в школе, — сказал конопатый парень. — Помню, как ты корчился в коридоре на полу, как тот червяк на сковородке! Ты этот… как его…
Он указал на меня пальцем.
— Ты тот самый Припадочный из третьего «А»!
На следующий день Надя Иванова снова пришла ко мне до обеда. Прошлась по палате — я заценил её не слишком стройную талию (под тонкой тканью сарафана угадывались горизонтальные складки на животе и на боках). Выгрузила из сумки на мою тумбочку банку с бульоном, вручила рыжему несколько конфет (тот сразу же извлёк одну из фантика, затолкал её себе за щёку). Признаков слёз на лице женщины я не заметил. Напротив — она выглядела весёлой, лет на пять помолодевшей. Даже губы накрасила — раньше её макияж ограничивался тушью на ресницах и пудрой, прятавшей мешки под глазами.
Надя ещё с порога защебетала о хорошей погоде. Сообщила, что на улице тепло, что сегодня «все горожане» устремились к реке. Заявила, что тоже отправилась бы купаться. Вот только ей скучно идти на пляж в одиночестве — поэтому она с нетерпением ждала, когда я смогу составить ей компанию. Она в красках расписывала все прелести отдыха у реки; рассказывала о лотках с мороженым, которое продавали уже прямо на пляже; о чайках и о чистой тёплой речной воде (мой сосед по палате заслушался, печально вздохнул — тут же подсластил грусть очередной конфетой).
— Зеркало, — произнёс я.
Женщина прервала свой монолог.
— Что ты сказал, сынок? — переспросила она.
Я повторил свою просьбу. Надя Иванова чиркнула молнией, поспешно сунула руку в сумку, загрохотала «нужными женскими вещами». Её напускная весёлость исчезла. Суетливые движения женщины выдали волнение. Я скосил взгляд на Надино лицо, ставшее вдруг серьёзным и сосредоточенным. Снова порылся в памяти — попытался найти там хотя бы крошечный намёк на то, что всё же видел эту женщину до аварии. Вспомнил слова Ивановой о том, что (якобы) говорил о моем состоянии доктор: будто бы я потерял память. Подумал, что память — сейчас едва ли не единственное, на что я не мог бы пожаловаться.
— Вот.
Надя показала мне овальное косметическое зеркало, вставленное в красный пластиковый корпус.
— Мишенька, — сказала она, — ты хочешь на себя посмотреть?
— Да.
Женщина улыбнулась. Она бросила беглый взгляд на своё отражение, поднесла зеркальце к моему лицу. Не слишком близко: на зеркальной поверхности отразилась не только голова с коротко остриженными светло-русыми волосами, но и тонкая шея, и часть смятой подушки. Я дважды моргнул — отражение повторило эти действия (без задержки). Сглотнул собравшийся в горле комок. «Ты тот самый Припадочный из третьего «А», —
Понял, что вокруг меня всё не реально — и эта палата, и находившиеся в ней люди. Они всего лишь плод моего воображения — без сомнения. Они мне снились, пока я лежал без сознания (после аварии) в отделении реанимации и интенсивной терапии одной из великозаводских больниц. Точно: я сейчас спал и видел сон! Потому что я увидел в зеркале вовсе не себя. Не Павла Викторовича Солнцева. Обнаружил там большеглазого, бледнолицего мальчишку. Незнакомого… но чем-то похожего на следившую за моей реакцией Надежду Иванову. «Это её сын, — подумал я. — Миша Иванов».
Первая стадия принятия неизбежного была у меня во время дневной встречи с Надеждой Ивановой — отрицание. Я анализировал всё то, что женщина мне наговорила за прошедшие с момента моего появления в этом сне время. Вспоминал её слова о моих «приступах» и о «потере памяти». Воскрешал в памяти её истеричные рыдания. Понимал, что поведение Ивановой выглядело странным даже для коматозного сна. А рассказы о том, что я её сын, неделю пролежавший без чувств (в коме?) — не что иное, как подсказки моего сознания: я в действительности находился в медикаментозном сне.
Вторая стадия — гнев — началась после ужина. Она накатила внезапно, будто цунами «накрыла» меня «с головой». Я радовался, что Надя Иванова уже ушла: не услышит так и норовивших сорваться с моих губ грубых слов. Буквально скрежетал зубами, слушая надоедливого рыжего мальчишку. Тот щебетал о своей школьной жизни, рассказывал о своей семье, продолжал величать меня не иначе как Припадочным. Парень не обращал внимания на мои обещания «надрать» ему уши. Ему здорово повезло, что я не мог пошевелиться: в ином случае я непременно отвесил бы конопатому звонкий подзатыльник.
Ночь я проспал, как младенец. И видел сны… во сне. Этот факт не рассердил меня — заставил задуматься. Я призвал на помощь логику: попытался найти противоречия и несуразности в своём так походившем на реальность видении. Доказывал себе, что вовсе не потерял память (даже мысленно воспроизвёл в голове несколько заученных ещё в школьные годы стихотворений). Убеждал себя, что не являюсь десятилетним Мишей Ивановым. Потому что прекрасно помню своё настоящее имя и все значимые события своей почти полувековой жизни — настоящей, а не вымышленной.
Вот только я понимал, что к воспоминаниям о «настоящей» жизни добавилось уже немало новых — впечатления о пребывании в больнице. Моя больничная жизнь (пусть и воображаемая) длилась второй десяток дней. И пока я не видел признаков того, видения вскоре развеются. Я примерно представлял, во что превратилось моё «настоящее» тело после встречи с лесовозом. Поэтому не надеялся вернуться в реальность в ближайшее время. А это значило, что пробуду в «медикаментозных видениях» ещё долго. Призвал себя не паниковать и не злиться. И если не смириться с новыми обстоятельствами, то хотя бы потерпеть.