Честный Эйб
Шрифт:
Полиция в этот час была занята. В Мэдисон-сквере происходил митинг. Щётку запустил Джуджо, мальчик-мулат лет пятнадцати, который был «коноводом» целого отряда чистильщиков, наводивших блеск на ботинки прохожих в районе между Четвёртой и Четырнадцатой улицами.
В те времена был широко известен рисунок, изображавший «карьеру американского богача». Он состоял из четырёх периодов.
В первом периоде был нарисован босоногий оборванец лет семи-восьми, спящий под забором. Подпись была: «Есть время, но нет денег».
Во втором периоде мальчик лет четырнадцати-пятнадцати
В третьем периоде тот же юноша, но уже в возрасте двадцати пяти — тридцати лет работал в конторе, окружённый бухгалтерскими книгами, счётами и склянками чернил. Подпись: «Есть деньги, но нет времени».
В четвёртом периоде лысый старик отдыхал в качалке с сигарой в руках. Подпись: «Есть и время и деньги».
Джуджо находился во втором периоде. Были все основания думать, что он застрянет в этом периоде на всю жизнь, если только не вернётся в первый период.
Весь нижний Бродвей знал Джуджо. Не бывало такого события на бурлящей улице, которое прошло бы мимо этого быстроглазого, смуглого мальчишки. Прохожие называли его «дитя мостовой» и платили ему на цент больше, чем другим чистильщикам, за то, что он рассказывал нью-йоркские новости: про похороны, свадьбы, ограбления, забастовки, убийства, обогащения и разорения, удачи, провалы, пропажи, находки, ловкие биржевые мошенничества и дешёвый честный труд.
Его боевым кличем было «воу-воу!». Это бессмысленное восклицание недавно вошло в моду среди бродвейских мальчишек. Все они находились в периоде «нет ни времени, ни денег». У них не хватало денег даже на цирк, а времени даже на завтрак.
Некоторые мальчишки находят удовольствие в том, чтоб метать камешки из рогаток в витрины магазинов. Им нравится тонкий, длительный звон падающего на мостовую стёкла. Джуджо считал, что эта забава недостойна подлинного сына Бродвея. Это разбой. Это вроде тех страшных фигур в масках и на ходулях, которые неожиданно наскакивают на запоздалых прохожих в районе Пяти Углов — городские пираты с револьверами «тридцать восьмого калибра». Они интересуются в основном часами и бумажниками. Воу-воу!
А ежегодный парад членов общества по борьбе с пьянством? Они идут по Бауэри, разукрашенные красными лентами, поют гимны и несут плакаты с надписями: «Спаси себя и свою семью!» Пьяницы мечут в них бутылки и тухлые яйца из окон кабачков. Воу-воу! Какая прелесть!
А пожары на воде? Видели вы что-нибудь занимательнее, чем горящее судно, которое стараются отбуксировать на середину бухты и при этом поливают струями воды со спасательных пароходиков! Сирены воют во всех доках, а на берегу толпятся тысячи людей. Они тщательно обсуждают: сгорит или не сгорит, и при этом дают советы пожарным командам. Boy! Как интересно!
Пожертвовав сапожную щётку, чтобы сбить шляпу с джентльмена, Джуджо испустил отчаянный вопль: «Воу-воу, проклятый демократ!» — и устремился в бегство по Бродвею. Он собирался нырнуть в ворота знакомого ему дома и вышел бы проходным двором на Четвёртую авеню, если б не наткнулся возле подъезда музея Барнума на чистильщика из своей компании,
— В Мэдисон-сквере драка! Полицию бьют!
Пропустить такое зрелище Джуджо не мог. Он побежал в сквер.
Это был митинг противников рабства. Толпа напирала на цепь полиции с криками: «К чёрту тиранов! Смерть людоедам! Запомним форт Самтер!»
Полицейская цепь понемногу начала смыкаться вокруг возбуждённой толпы в парке. Серебряные пуговицы блестели при свете факелов, как волчьи глаза. Кто-то запел песню о Джоне Брауне, повешенном за правое дело два года назад. Тогда в воздухе замелькали полицейские дубинки.
Джуджо занял позицию на дереве. Уличные мальчишки пронзительно свистели и швыряли в полицию гравием. При каждом попадании Джуджо испускал зычное «воу». Полицейские его заметили.
— Брукер, кто этот фрукт на дереве? — спросил инспектор у своего подручного, который наводил порядок в цепи.
— Дитя мостовой, сэр. Работает в районе «Нью-Йорк Геролда». Зовут Джуджо. Мулат, сэр.
— Ах, мулат! — довольным голосом сказал инспектор. Снимите его. Пригодится для газетчиков — «цветные нападают на белых» или что-нибудь в этом роде…
Джуджо, который думал, что за патриотические песни нельзя попасть в тюрьму, был неприятно поражён, увидев, что трое полицейских начали трясти именно то дерево, на котором он сидел.
— Воу! — крикнул он. — Синие сморчки хватают детей! На помощь!
Нет более оскорбительного названия для нью-йоркского полисмена, чем «синий сморчок». Дюжие молодцы зарычали, как тигры, и навалились на дерево. Джуджо повис на суку и полетел бы вниз, если б опытный уличный боец Нино с помощниками не атаковал бы полицию с тыла.
Град камней был такой густой и стремительный, что рослые сержанты попятились и рассеялись. Они бросились в разные стороны вдогонку за улепётывающими «детьми мостовой». Джуджо спустился с дерева и попал прямо в объятия инспектора.
— Ах, сынок, — сказал инспектор, — придётся тебе переночевать в участке нижнего Бродвея. Там тебя воспитают.
— Я собирался воспитываться в другом районе, сэр, — вежливо отвечал Джуджо и укусил инспектора за ухо.
Инспектор отшатнулся, и это дало возможность Джуджо ударить противника головой в живот. Пока полицейский приходил в себя, Джуджо нырнул у него под локтем и понёсся по Бродвею.
Джуджо бежал со скоростью лошади, идущей крупно рысью. Но «сморчки» уже в те времена отличались большой хитростью: они вскочили на площадку вагона конки и не отставали от Джуджо ни на метр. При этом они свистели на всю улицу.
Джуджо начинал задыхаться. Он понимал, что раздражённые полисмены теперь не оставят его в покое, если только он не скроется через проходной двор. Но ни одного проходного двора в этом районе не было.
Возле Десятой улицы Джуджо попытался нырнуть за угол. Не тут-то было — «сморчки» бросили конку и побежали за ним. Ещё минута-две, и не миновать бы Джуджо «перевоспитания» в полицейском участке. Но он рванулся в первую попавшуюся дверь, захлопнул её и запер на засов. Затем он побежал вверх по лестнице.