Честный проигрыш
Шрифт:
— Ну, не преувеличивай, Хильда! Впрочем, согласен, что отпустить Питера в Ноттинг-хилл было скорее всего ошибкой. Казалось, там он начнет реальнее смотреть на вещи.
Ведь после того, как наши с ним отношения… во всяком случае, мои с ним отношения стали…
— Питер явно надумал уйти от нас.
— А уж лучше жить с Таллисом, чем болтаться черт знает где в одиночестве.
— Именно. Как я боюсь, что он пристрастится к наркотикам! И потом, ему захотелось поселиться с Таллисом. А то, что ему захотелось
— К тому же Таллис уверял, что сумеет ему помочь.
— Бедняге Таллису нередко кажется, что он способен помогать ближним, а на деле он абсолютно беспомощен. А его дом, Руперт! Там ведь никогда не убирают. И все завалено сверху донизу жутким хламом. Запах, как в зоопарке. И этот старик отец, который все время что-то жует. Не удивлюсь, если у них там вши, но Таллис этого, само собой, не замечает. А Питер нуждается в строгости и порядке. Жизнь на вонючей помойке едва ли прибавит ему благоразумия.
— Ты все излишне драматизируешь, Хильда. И, насколько я помню, в Патни, где Таллис жил с Морган, тоже все было вверх дном.
— И я всегда считала это дурным знаком. Если люди живут в любви, вокруг них всегда порядок.
— Абсурд. И не станешь же ты отрицать, что эти двое любили друг друга?
— Возможно. Но полной уверенности я не испытывала. И еще: они оба были какие-то не от мира сего.
— Жалко, что у них не было детей.
— Не знаю, хотела ли Морган ребенка. Ей хотелось свободы, чтобы всегда быть готовой к новому. А Таллис, конечно же, не без странностей. В четырнадцать лет потеряв сестру-близнеца, он свихнулся, да так и остался свихнутым.
— Никогда в жизни не встречал человека более уравновешенного, чем Таллис.
— Так и ждала, что ты это скажешь, милый. Однако я всегда была уверена, что из их брака ничего хорошего не выйдет.
— Правильней было бы не повторять это так часто. Бывает, что прорицателям не прощают.
— Морган простит мне что угодно. И я ей — тоже.
— Знаю. Вы с ней очень близки.
— И тебе даже не представить, как близки.
— Ты даешь мне повод для ревности!
— Не глупи, милый.
— А ты ведь немножко собственница в том, что касается младшей сестры..
— Конечно. И всегда считала всех ниже ее.
— То, что ты очень хорошенькая, а она — нет…
— Не играет здесь никакой роли. У Морган интеллектуальное лицо. И какой ум! Она могла бы выйти замуж за кого угодно. Таллис совсем не тот, кого ей следовало выбрать. Ей нужен человек с большим чувством собственного достоинства.
— Или тот, кто стал бы ею командовать.
— Нет, Руперт. Морган тоже за демократию. Если бы Таллису удалось найти приличную работу, в университете… А это возможно, если только он постарается…
— Но он всегда был «вторым»…
— Ой, только не заводи речь об этих лидерах с врожденным чувством первенства и превосходства. Таллис бесспорный интеллектуал или, во всяком случае, стал бы таким, если б хоть чуточку подтянулся. Что
— По-моему, заброшена.
— То-то и есть. Всегда у него несуразица, дилетантство, неспособность довести дело до конца. Это дурацкое преподавание в вечерних школах, попытки стать социальным работником. И все без результата, все брошено где-то на середине. В этом есть что-то жалкое. И потом: лучше бы он нормальнее реагировал на Морган.
— Ты хочешь сказать — ревнивее?
— Да. И, пожалуйста, не говори, что быть выше ревности — благородно.
— Я как раз собирался.
— Природу не обманешь, физиологию — тоже.
— Лично мне широта души импонирует. Но вообще-то, моя дорогая Хильда, откуда мы знаем, ревнует он или нет. Таллис ведь не обязан рассказывать нам об этом.
— Конечно. Но ему не хватает полета. И он такой недотепа.
— Мне кажется, что он просто дико устал.
— Устал? А как же иначе! Хватает больше, чем может осилить. Потом не выдерживает, надрывается. С тех пор как ушла Морган, он вообще ни на что не способен и ему ничто не удается.
— Мы с тобой в этой жизни редкостные удачники и не можем почувствовать, каково это. И все-таки ты, дорогая, я думаю, слишком строга к тем, кому что-то не удается.
— Да, я действительно считаю, что способность добиваться результата — непременный элемент нравственного поведения. Умение придать жизни целостность и разумно использовать данные от природы таланты должно быть свойственно каждому настоящему человеку. А Таллис подает Питеру очень опасный пример. Похоже, он не понимает, что ему по плечу, а что — нет. Это совместное проживание с престарелым отцом — просто безумие. Желание взять к себе Питера — тоже. Да, а ты знаешь, что Таллис говорит Леонарду «папочка»? Взрослый мужчина, который называет отца папочкой, — это вообще запредельно.
— Запредельно, Хильда? И за какие же пределы это выходит?
— Оставь этот большевистский напор, Руперт. «Да, папочка», «Конечно, папочка». Может быть, это и безобидно, но все же указывает на какую-то неполноценность. А Леонард не дурак, хотя и со странностями. Теперь мне даже легче с Леонардом, чем с Таллисом.
— Леонард очень любил Морган.
— И этот разрыв был для него тяжелым ударом. Пожалуй, я съезжу к ним завтра. У тебя найдутся спичечные коробки для Леонарда?
— Надо взглянуть. А что ты собираешься сказать Питеру?
— Ничего нового. У меня нет к нему подхода, солнышко. Ты знаешь ведь, как это происходит. Чуть что, мы оба начинаем горячиться, а потом Питер погружается в эту ужасную непроницаемость. О, Господи!
— Я все время виню себя…
— За что? Это самый страшный вопрос. За что? В чем мы ошиблись с Питером? Ты должен, не откладывая, снова с ним увидеться. Это необходимо, Руперт.
— Когда мы видимся, я сразу же оказываюсь в роли сурового отца. Вовсе себя таковым не чувствую, но это происходит как-то механически.