Четверка в четверти
Шрифт:
Сорокин покивал головой.
И Нина Григорьевна согласилась, что торопиться действительно некуда. Можно подождать до пионерского сбора.
Потом как ни в чем не бывало прозвенел звонок, и все спокойненько отправились на урок истории.
Александр Петрович всегда сердился, когда преподавал историю шестому «В». То ли на шестой «В», то ли на историю средних веков.
И в самом деле — что в ней хорошего?
Феодалы наживались, а народ нищал.
Народ нищал с каждым уроком все сильнее и этим пользовались, между прочим, не только феодалы, но и Ваня Андреев.
—
На этот раз Александр Петрович принес на урок проекционный фонарь. Миронов поднял руку.
— Кино сегодня будет?
— Садись! — сердито сказал Александр Петрович и стал сердито отмечать в журнале — кто есть и кого нет. Потом перешел к опросу. Первым отвечал Ваня Андреев. Про крестьян. И получил свою тройку. Дальше шел Борис Ильин. Этот заработал пятерку. И тут ко всеобщему ужасу сердитый Александр Петрович вызвал к доске Пенкина. И те самые ребята, которые так хорошо с самого утра притворялись равнодушными — дрогнули. Они не отрываясь глядели на Пенкина, готовые в любую минуту (только как?) прийти ему на выручку. Но Пенкин вовсе не нуждался в помощи. Немного волнуясь, с непривычки, он начал рассказывать о Жанне д’Арк.
И Жанна д’Арк моментально вышла из учебника и зашагала босыми ногами по траве. Она совершенно живая шла по траве и щурилась от солнца. Ей было семнадцать — на пять лет больше Кудрявцевой и всего на четыре Миронова, которому папа подарил часы за четверку по географии. Жанна училась бы в девятом классе и в следующий год кончала школу. Но она не училась совсем, и наверно, поэтому епископам, судившим ее, удалось запугать и сбить с толку неграмотную Жанну. Но до суда было еще далеко — Пенкин рассказывал, как храбро сражалась она за любимый Орлеан, как гордо сидела на коне, крепко сжимая в руке знамя милой Франции…
Все прямо-таки заслушались. И Александр Петрович перестал сердиться и, совершенно не сердясь, поставил в журнал, а потом в дневник Пенкина аккуратненькую пятерку.
Весь шестой «В» торжествовал!
Все пришли в хорошее настроение. Даже Оля Замошина.
И ободренный Миронов снова поднял руку.
— А кино будет?
— Иди к доске, вот тебе и будет кино, — снова рассердился Александр Петрович.
И началось кино.
Миронов ничего не мог ответить ни про Генеральные штаты, ни про мир с англичанами. И получил двойку. И сел на место.
И тогда погасили свет. И стали показывать Жанну д’Арк.
Но сначала никто не смотрел, а все в темноте набросились на Миронова — за эту его двойку, которая подвела всех, и тут же в темноте договорились, что Пенкин подтянет его по истории.
А уж дальше стали внимательно рассматривать Жанну д’Арк, которую так хорошо обрисовал Пенкин.
В общем, день сложился для Пенкина удачно.
А в конце дня Толя Зайцев
— Ты домой?
Пенкин подумал и сказал:
— Да.
— Если не возражаешь, я к тебе сегодня наведаюсь.
Глава седьмая. Семья плюс школа
Пенкин вернулся домой из военно-спортивного похода в понедельник, двадцать третьего декабря ровно в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени.
Мама, которая очень обрадовалась, отчего-то заплакала, а потом, осмотрев Пенкина, сказала, что он вырос и возмужал — вот что значит две недели провести на свежем воздухе.
Гена согласился с этим. Спорить не стал.
Наскоро пообедав, он сел за уроки. Это было очень здорово — после блуждания по городу, кинофильмов, винных бутылок, чужого дома — сесть за обыкновенные уроки в своей комнате.
Но уроков накопилось тьма. И завтра был трудный день. И сосредоточиться было очень трудно. Куда-то далеко, в средневековье, уходила прошлая неделя. Как будто и не было ее на самом деле, как будто бежал из дома, бродил по морозным улицам, грелся в подворотнях, знакомился с Мышканом не сам Пенкин, а кто-то другой, на него только похожий. На тех же местах на том же столе лежали любимые пенкинские книги, было тепло и даже солнечно, и рядом ходила в домашних туфлях мама.
Воспоминания задергивались туманом и сквозь этот туман прозвенел звонок. Это шел на выручку Толя Зайцев.
— Что же это у вас звонок такой хилый? — недовольно поморщился Толя.
И первым делом наладил звонок. Потом он осмотрел всю квартиру и остался недоволен ее устройством. Он предложил установить в комнате Пенкина небольшой пульт управления для включения и выключения газа на кухне, горячей воды в ванной комнате, телефона в коридоре и телевизора в столовой.
— Можно сделать разноцветные кнопки или клавиши. Как хочешь.
Но Пенкин резонно считал, что это — не такое уж срочное дело. И Зайцев, согласившись с ним, засел вместе с Пенкиным за уроки.
Зайцев знал все на свете. Особенно по арифметике, геометрии и физике. Он отвечал на все вопросы, какие бы ни задавал ему Гена.
Но как только Пенкин попытался выяснить, что произошло в классе за эти дни, — Зайцев становился рассеянным и переводил разговор обратно на физику.
Зайцев ушел в одиннадцать вечера, перед уходом устроив Пенкину жестокий опрос. Мама заглядывала несколько раз, но так и не решилась помешать им заниматься.
Пенкин боялся, что придется долго объяснять, почему его мама, погибшая при пожаре, ходит как ни в чем не бывало по квартире в домашних туфлях — но объяснять ничего не пришлось. Впрочем, в цепи удивительных событий дня это было явлением ничуть не более удивительным, чем пятерки в дневнике, контурная карта Европы или приход Зайцева.
На следующий день Пенкин получил по физике четверку. Никогда еще он так хорошо не отвечал физику — но странное дело! — Юлия Львовна не была поражена его ответом, наоборот, сказала, что ждала от него большего, рада, что он перестал хрипеть, а ребята на переменке чуть не избили за что-то Зайцева.