Четверо из России
Шрифт:
Перед ним вытянулся тщедушный подполковник. Генерал что-то проворчал ему и громко закончил:
– Надо, чтобы об этом завтра заговорили газеты. Вы, Фольмер, займитесь этим. Господа, отпустите их! Они поедут со мной.
Я замер. И – что говорить – растерялся. Правда, немецкий я к этому времени уже знал здорово, но диалекты всякие могли подвести, и генерал мог разоблачить нас. Но все-таки игра стоила свеч! Или мы вернемся домой, в Россию, или нам долго еще придется влачить в Германии, жалкое существование. А! Была не
Я дал знак ребятам, что надо рискнуть.
Полицейские расступились, и мы поднялись за генералом в вагон. За нами по ковру неслышно шагал подполковник Фольмер. Меня поразили его глаза. Зеленые и круглые, как у гадюки, они смотрели не мигая.
– Ну рассказывайте, откуда вы и кто? – спросил генерал, снимая плащ и усаживаясь в свое кресло в просторном роскошном купе.
Мы во все глаза глядели на этого властного военного. Он был уже не молод, на его седой голове проглядывала на макушке розовая плешь, тщательно закрытая реденькими волосиками. На левой стороне лица краснел огромный шрам.
Я начал плести ему то, о чем говорил Мальчевскому: мы родом из Грюнберга, родители недавно погибли во время бомбежки города русскими самолетами, а мы, два брата и сестра, должны отомстить за родных. И так далее и тому подобное. Причем во второй раз моя ложь показалась более убедительной даже самому себе.
– Как вас зовут? – спросил он, вглядываясь в меня острым взглядом серовато-стальных глаз.
– Меня – Отто, брата, – кивнул я на Димку, – Руди, а ее – Грета.
– Настоящие германские имена! – громко воскликнул генерал. – Так вот, Грета, что ты будешь делать на фронте?
Я сразу вспомнил, что Белка до сих пор говорит по-немецки с большим акцентом и потому бухнул:
– Господин генерал, извините, но она с тех пор, как мы подверглись налету, стала немой и плохо слышит.
– Да? Жаль, жаль… Такая хорошая немецкая девочка и – контузия! К врачу обращались?
– Доктор сказал, что со временем может пройти…
– Как жалко! – произнес генерал и, пересев к Белке, погладил ее по волосам. – Ну что ж, я прикажу отвести вам купе. Располагайтесь… Вы, наверно, основательно измучились?
– Ох, господин генерал, до того измучились, что едва стоим на ногах.
– Ложитесь и отдыхайте… Завтра поговорим… – Генерал вызвал одного из подчиненных и приказал: – Дайте им умыться. Есть хотите? Нет? Тогда пусть ложатся.
Поезд тронулся. Мы отправились с нашим провожатым в туалет, где он дал нам мыло и каждому – по полотенцу.
– Умывайтесь! А потом, – солдат приложил руку к щеке, – бай-бай.
Когда я возвращался, то невольно задержался против купе генерала. Дверь была прикрыта неплотно, и я услышал, как кто-то говорил:
– …большая ответственность. И я должен предупредить вас, господин генерал, что нельзя столь безрассудно доверяться первым встречным.
– Что же, Фольмер, по-вашему, дети – шпионы? – ехидно спрашивал генерал.
– Не
– Тогда молчите, Фольмер! – гремел из купе начальственный голос. – Вы готовы тащить в гестапо каждого невинного младенца.
– Господин Гиммлер приказывает нам подозревать каждого. Поэтому разрешите мне, господин генерал, принять необходимые меры предосторожности.
– А это уж ваше дело. Для того вы и существуете. Только предупреждаю, Фольмер, чтобы все было сделано изящно…
Я понял, что разговор идет о нас, и на цыпочках вернулся в свое купе. Ребята устраивались спать. Димка лежал на второй полке, а Белка старательно заправляла постель внизу.
– Вот хорошо получилось! – радостным шепотом приговаривала Нюра. – Так мы, пожалуй, доедем до самого Острогорска.
– Еще чего захотела!
– Приедем в Острогорск, – тихо произнес я, – а там уж стоит у вокзала машина. А шофер бегает по всему вокзалу и спрашивает: «Скажите, вы не знаете, приехала Анна Соколова?»
Мы улыбнулись.
– Знаете что? – помолчав, вдруг прошептала Белка. – Мне так и кажется, что над моей полкой появится сейчас Левка. Встанет Левка, приподнимется и скажет: «А что, Молокоед, здорово получилось, правда?»
– Да, – ответил Димка. – Эх, Левка, Левка! Когда мы поймали в лесу Соколова, – помнишь, Вася? – так Большое Ухо стоял с топором в руках… Ты, говорит, ногами-то не особенно взбрыкивай. Это он твоего отца так, – добавил Димка, обращаясь к Белке.
Но Белка уже спала. И Димка отвернулся к стене. А я лежал на спине и думал: «Кто такой этот Фольмер? Как мы должны перед ним изворачиваться?»
Когда я уже начал засыпать, послышались чьи-то осторожные шаги в коридоре. Шаги смолкли против нашего купе. Потом мне показалось, что кто-то с другой, внешней, стороны щелкнул ключом.
Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.
КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ
Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.
Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.
– Ты что, Молокоед? – спросил Димка, глядя на меня со второй полки.
– Я? Ничего… – мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:
– А я думал, ты что-нибудь приметил…
Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.
– Что смотришь?
– Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…
Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!