Четверть гения (сборник)
Шрифт:
— То есть как? Не играет?! — вскинулся Карл.
— Вот так и не играет, — хладнокровно подтвердил Леонид.
— Это не может быть!
— То есть?
— Хватит вам спорить, — одернул их Тихон. — Лучше поговорим о том, кто точно умеет и любит играть, — мастере Перуанском. Поработаем еще с ним.
Только нужно найти какой-то другой подход…
Эта маленькая комната в шахматном клубе «Спартак» была как раз подходящей величины для того, чтобы семеро мужчин заполнили ее почти без остатка, расставив подальше друг от друга шахматные столики. Фигуры построились друг против друга,
— Вы нам звонили, не отпирайтесь. Зачем? — спросил самый юный, Перов.
— Мы хотим забрать у вас все вечера на неделю вперед. В интересах, поверьте, науки и ваших собственных, — начал Тихон.
— Боюсь, что вы не учли интересов моих девушек, — повел плечами самый толстый из «Перуанского», Ранцев.
— Девушкам тоже будет лучше. Они отдохнут, — бросил Карл.
— Никак, никак не могу, — заторопился худой, унылый, уже старый (по-нашему) — тридцатилетний, верно, Иванов.
Перов, высоко вздернув узкую черную бровь, выразил готовность служить науке верой и правдой. Скирмунт погладил себя по прилизанным волосам и информировал Трех Согласных, что сначала он должен выяснить, в чем дело и какая именно наука имеется; в виду.
И тогда начал говорить Леонид… Говорить? Нет, это было что-то высшее.
Все в его речи оказалось именно там, где надо: и слова о том, что
Перуанский войдет в историю, и утверждение, что они будут жалеть, если откажутся, и указания на мизерность недельного срока и намеки на возможность стать героем науки без риска попасть в ее мученики, и упоминание о том, что сами они, экспериментаторы, только кажутся молодыми. И правдивое перечисление их грамот и призов «по науке», и нагло-лживое зачисление Тихона (выглядел старше всех) в доктора наук, а
Карла и Леонида в кандидаты. Красивая была эта речь…
Когда она кончилась, все четыре ипостаси мастера Перуанского чувствовали себя побежденными. Началась, правда, мелкая торговля на тему о том, в какое время лучше начинать опыты и когда удобнее их заканчивать, но это уже были детали. Теперь вступала в силу заранее намеченная НИИМПом программа.
— Карл дает сеанс одновременной игры на четырех досках, — объявил
Тихон, — мы с Липатовым наблюдаем.
— Незачем, — смущенно возразил Иванов, — все мы наверняка проиграем.
— Вы договорились нас слушаться!
— Хорошо.
Да, играли они неважно. Все были где-то между третьим и вторым разрядом. Но играли явно по-разному. Кажется, что-то здесь можно было нащупать.
— Достаточно! — прервал игру Тихон. — Переходим к следующей стадии опыта. Перов и Ранцев играют консультационную партию против Фрунцева.
Иванов и Скирмунт — против Липатова. Поставим часы. Контроль — полтора часа на тридцать шесть ходов.
Уже пора было расходиться по домам, когда закончились эти партии. Карлу с трудом удалось сделать ничью. Леонид выиграл, но после долгой и упорной борьбы, притом благодаря грубому зевку противников.
Снова и снова встречались НИИМП и мастер Перуанский. Трое Согласных соединяли его составные части вместе по двое, по трое, по четверо, смотрели, чем игра одной половинки отличается
И тут перед исследователями забрезжила надежда, недавно почти потерянная. От перегруппировки компонентов мастера Перуанского менялась не просто шахматная сила. Менялась и манера игры, другой характер приобретали ошибки и удачи.
Когда в очередную дробь мастера входил Ранцев, ее противник неизменно попадал в трудное положение по дебюту. А играть в этом случае эндшпиль не имело смысла даже при самом небольшом перевесе у «дроби». Так блестяще Ранцев знал шахматную теорию. И он получил условное прозвище «Теоретик».
Без Перова даже трем четвертям Перуанского явно было очень трудно определить общую цель, к которой следовало стремиться в данной позиции.
Кроме того, он был еще «службой безопасности» — замечал самую возможность мало-мальски грубых ошибок.
Скирмунт явно задавал тон, когда разрабатывался стратегический план пути к этой цели.
Иванов лучше всех умел наносить такгические удары, быстрее находил способы использовать небольшое временное преимущество.
Перов стал в терминологии НИИМПа Инициатором, Скирмунт — Стратегом, Иванов — Тактиком.
В общем, та же классификация годилась и для коллективных гениев из других областей — науки ли, искусства ли.
…Ох, до чего же они устали!
Тихон, способный не спать неделями, время от времени осторожно позевывал; Карл, принципиальный противник всех снотворных и возбуждающих, украдкой от друзей глотнул таблетку кофеина; Леонид, болезненно поморщившись, потер колено и лег на тахту, на живот, подперев голову руками. Никому из них и в голову не пришло, что завтра воскресенье и есть возможность выспаться как следует первый раз за последний месяц, а утро вечера мудренее, и, значит, стоило бы отложить этот разговор.
Нет! Опыты с мастером Перуанским были закончены. Нужно было подвести итоги. Ждать с этим?! И они только позволили себе подремать четверть часа в такси, по дороге от клуба к Тихону. А сейчас зевки, таблетки, позы — все это было данью усталости, — данью, сверх которой эта самая усталость ничего не могла с них получить.
— Мы нашли четыре основные части таланта, — торжественно начал Тихон.
— Э, нет! — быстро перебил его Карл. — Основных ли — мы не знаем, таланта ли вообще — мы не знаем.
— Чисто теоретически, — глуховато проговорил Леонид, — из нашего анализа игры мастера Перуанского следует, что может еще существовать Страж — борец с зевками (тут по совместительству Перов). Есть место и для Расчетчика — тонко и далеко умеющего считать последствия отдельного хода.
— Тогда уж возможен и Координатор — он должен сводить воедино мнения остальных.
— Ну вот, Тихон, сам же говоришь! А только что рассуждал о четырех основных частях…
— И что? — Леонид резким движением поднялся с тахты, потянулся, встряхнулся, словно разбрызгивая остатки вязкой дремы, напрасно пытавшейся его одолеть: — И что? Будем, значит, искать еще основные части, дополнительные части, вспомогательные части! Мы ведь играем! Играем! Теорию нам не создать. А вот гипотезу — удалось. Так поработаем с ней.