Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники
Шрифт:
В символический ряд Третьего рейха оказались также включены орел и дуб (дубовые листья), апеллирующие к имперскому началу. Эти символы государственности хорошо известны со времен императорского Рима, кроме того, дуб сам по себе считается священным деревом древних германцев.
В своей пропагандистской работе гитлеровцы активно использовали и другие древнегерманские символы, особенно руны. Так, две руны «зиг», символизировавшие солнечный диск в движении, а также гром и молнию, составляют знак СС. Руна «тейваз», посвященная богу войны, использовалась, наряду с одиночной «зиг», в эмблеме гитлерюгенда с целью привить молодежи воинственность. В обрядах, связанных с сельским хозяйством, часто применялась руна «альгиз», руна с идеографическим значением корней и деревьев (7).
Один из самых характерных символов безжалостной нацистской военной
Хотя полностью без мистики не обошлось. Самое знаменитое кольцо Третьего рейха – «Мертвая голова», которое носили эсэсовцы, имело руническую символику. Рейхсфюрер СС Гиммлер так расшифровывал знаки кольца для своих подчиненных: «Череп на нем является напоминанием, что мы в любой момент должны быть готовы отдать свою жизнь на благо общества. Руны, расположенные напротив мертвой головы, – символ процветания из нашего прошлого, с которым мы возобновили связь через мировоззрение национал-социализма. Две «зиг»-руны символизируют название нашего охранного отряда… Кольцо овито листьями дуба, традиционного немецкого дерева. Это кольцо нельзя купить, и оно никогда не должно попасть в чужие руки. После вашего выхода из СС или смерти оно возвращается к рейхсфюреру СС» (8). «Властелин колец» Гиммлер искренне верил, что они способны связывать каждого награжденного им члена СС с духовным центром Черного ордена – замком Вевельсбург и его хозяином. Ну, это уже чистой воды бесовщина, которую я оставляю толкиенистам и отечественным историкам, которые, приплясывая на груде трипольских черепков, воображают себя наследниками арийцев.
Кроме собственно партийной символики, основой наглядной агитации нацистов, особенно в период борьбы за власть, стал плакат. Дешевизна производства, простота распространения, оперативность делали плакатное искусство незаменимым подспорьем во время многочисленных предвыборных кампаний 1920–1930 годов.
«Я в подробностях объяснил фюреру наш пропагандистский план, – откровенничал Геббельс в своем дневнике. – Надо было выиграть предвыборную борьбу большей частью за счет плакатов и речей. Наши финансовые ресурсы были ограниченными» (9). Геббельс долго размышлял над тем, какой цвет выбрать для печатания нацистской наглядной агитации, и выбрал багровый, который до того использовала уголовная полиция, объявляя всегерманский розыск особо опасных преступников. Чтобы создать впечатление величия и несокрушимой мощи, НСДАП то и дело организовывала мощные уличные шествия, а параллельно постоянно действовали ее многочисленные распространители листовок и расклейщики плакатов. Целые города или кварталы за одну ночь окрашивались в кричащий, кровавый цвет. Штурмовики оклеивали стены домов своими плакатами и сдирали агитацию своих противников. Иногда они поливали транспаранты соперников особой жидкостью, которая самовоспламенялась по прошествии определенного времени. Неожиданно загоравшиеся на улицах костры привлекали сотни зевак и ставили в тупик полицию, а в целом являлись доказательством того, что полиция не в состоянии поддерживать порядок [18] .
18
Идея подобного трюка пришла в голову Геббельсу, а нацистские ученые спешно разработали окончательную рецептуру и состав.
Афиши, приглашавшие на митинг, всегда были проникнуты духом борьбы и декларировали простые, но жесткие лозунги, которые набирались огромными буквами: «Даешь Берлин!», «Вперед, по трупам павших бойцов!», «Присоединяйся к нашей борьбе», «Сражайся вместе с нами», «Адольф Гитлер – это победа». Особенно удавались Геббельсу лозунги вроде тех, которые несли на транспарантах пятьдесят штурмовиков, совершавших марш от Берлина (где нацистская партия была уже запрещена) до Нюрнберга, на съезд партии, проходивший в августе 1927 года. Один из них гласил: «Марш Берлин – Нюрнберг: мы запрещены, но не убиты!»
В лозунги превращались и фразы,
Следующей проблемой искусства нацистской наглядной агитации стал поиск художественных образов борцов за национал-социализм. В коммерции попытки использовать подражание в целях психологического воздействия предпринимались всегда – действенность любой рекламы выше, если потребители хотят стать похожими на изображенных в ней персонажей. Отсюда «типичные» образы на рекламных стендах, а сегодня – красивые и привлекательные герои видеороликов. Рисунки давали образ германского героя нового типа: жесткого, напряженного до предела бойца со знаменем, винтовкой или мечом, в полевой форме SA или SS, а то и вовсе обнаженного; внушающего представление о силе, стойкости и агрессивности. От плакатов исходило впечатление мужественности и угрозы врагам: «Еврей, напрасно ты пытаешься спрятать под маской свой отвратительный облик! Мы тебя найдем и выставим на посмешище истинным тевтонам Берлина» (10).
Женщины изображались как героические представительницы нордической расы, доблестные спутницы героев. Порою, хотя и не часто, нацистская пропаганда показывала, что партия поддерживает и традиционные немецкие ценности: сцены семейной жизни – женщина, кормящая грудью ребенка; дети с нацистским знаменем, счастливо смотрящие в отдаленное будущее; отец, гордо стоящий рядом с семьей.
Иногда нацистские произведения искусства, и в частности плакатного, создавались в подражание стилю Альбрехта Дюрера, намекая на исторические корни режима. Но после прихода к власти значительно убедительней выглядели картинки, которые отражали саму суть национал-социалистического движения: «Несколько немцев рассказали мне о плакатах, развешанных на видных местах в провинциальных городах и требующих не иметь никаких дел с польскими рабочими и обращаться с ними строго» (11).
Кроме всяческих недочеловеков популярным персонажем наглядной агитации стал концентрированный образ врага, отщепенца, ворующего чужое топливо – «углекрада». (Здесь можно увидеть и ассоциативную связь с «ворующим чужое добро» евреем.) Виктор Клемперер рассказывает занимательный случай: «Об особом влиянии именно плаката с «углекрадом» среди множества других говорит одна сценка, свидетелем которой я стал на улице в 1944 году, т. е. в то время, когда образ «углекрада» уже никак нельзя было отнести к самым последним и популярным. Молодая женщина тщетно пыталась образумить своего упрямого мальчишку. Тут к мальчику подошел пожилой солидный господин, положил руку ему на плечо и серьезно сказал: «Если ты не будешь слушаться маму и не пойдешь с ней домой, то я отведу тебя к «углекраду»!». Несколько секунд ребенок со страхом смотрел на господина, потом испустил вопль ужаса, подбежал к матери, вцепился в ее юбку и закричал: «Мама, домой! Мама, домой!» «Углекрад» породил много подражаний и вариантов: потом появился «времякрад», один из тральщиков назвали «Минокрадом», а в еженедельнике «Рейх» напечатали карикатуру, осуждавшую советскую политику, с подписью «Польшекрад» (12).
Почти одновременно с «углекрадом» появился подслушивающий шпион, изображаемый в виде подкрадывающейся жуткой тени; мрачная фигура в течение многих месяцев со всех газетных киосков, витрин, со спичечных коробков предупреждала о том, что нужно держать язык за зубами. Некоторые «шедевры» пропаганды доставлялись гражданам прямо на дом: «На прошлой неделе каждая семья получила листовку от местного отделения «Союза немцев за рубежом». «Германский народ никогда не должен забывать, что именно зверства поляков заставили фюрера защищать наших немецких соотечественников с помощью оружия! Под рабской покорностью своим германским работодателям поляки скрывают свое коварство; под их дружелюбием таится подлость. Будьте справедливы, какими всегда были немцы, но никогда не забывайте, что вы принадлежите к расе господ!» (13).